К счастью, могу засвидетельствовать, что от практического использования этих "игрушек" судьба нас уберегла. Дружили мы и с девочками-ровесницами, c одноклассницами. Встречались и компаниями, и парами.
Одна памятная сценка. В моём патефоне, мы с Игорем, заменили пружинный завод электромотором. Новая тогда пластинка "Брызги шампанского" на минуту перенесла нас в какой то воображаемый, виртуальный мир. Помню, я тогда выразил мысль, вернее чувство, вызванное этой мелодией. "Будто кто-то вернулся на Родину после долгого путешествия, полного опасностей, передряг. Вот он идёт по залу, где за столиками сидят его прежние знакомые. Он ощущает ностальгию, он чувствует горечь и тоску о том, что было, о том, чего уже нет". Странно, но именно эта сценка осуществилась через добрый десяток лет со мной. Признаться, я не вспомнил того своего предчувствия. Это Игорь напомнил мне об этом.
2. Война
О начале войны с немцами я узнал только на другой день. Отец в то время работал в Управлении Внутренних Водных Путей Амурского бассейна - УВВПАБ. А я - летом - матросом на катере "Селемджинец". (Селемджа - приток реки Зеи). У катера на буксире шёл небольшой баркас с продуктами, керосином, красками, фонарями для створных знаков. Мы ремонтировали створные знаки, снабжали фонарщиков продуктами, керосином для фонарей. Ни радиостанции, ни приёмника на катере не было. В очередной населённый пункт мы пришли 23 июня, к вечеру. Там и узнали о начале войны. На меня это известие не произвело особого впечатления. Мне не было и восемнадцати лет. Я знал: наша армия самая сильная в мире! И, как тогда везде говорилось: "Враг будет разбит! Победа будет за нами!" Да и война была где-то далеко от нас - за 10 000 километров.
Чувство войны, чувство опасности для всех пришло к осени. Немецкие войска уже захватили Украину, блокировали Ленинград. И в городе Благовещенске тоже начали усиленно готовиться к войне. Город был пограничным. На другой стороне Амура была захваченная японцами - союзниками фашистской Германии - Манчжурия.
Началось с того, что ввели светомаскировку. На ночь все окна в городе закрывались ставнями и изнутри завешивались светонепроницаемым материалом, обычно, одеялами.
Был издан приказ: каждый владелец дома должен, рядом с домом, выкопать "щель-укрытие", для своей семьи - окоп в полный рост. В эту щель должна укрываться вся семья, как во время учебной "воздушной тревоги", так и во время налётов вражеской авиации, в случае начала войны. Я такую щель выкопал у себя во дворе и сделал сверху деревянное и земляное перекрытие.
В городе начали рыть противотанковый ров на улице Горького, вдоль русла речки Бурхановки. Копали все работоспособные жители города: рабочие, служащие, врачи, преподаватели, студенты, учащиеся старших классов. Каждому коллективу выдавалось отдельное задание. Я копал со своим курсом горного техникума. Нам выдали дополнительные продуктовые карточки на все продукты, которые тогда были в дефиците.
Вдоль всего городского берега реки Амур, почти у самой воды, ставились столбы вышиной в три метра. Три ряда таких столбов с натянутой на них колючей проволокой должны были играть роль первого препятствия на пути японских войск, которые, как предполагалось, попытаются форсировать Амур.
После первой зимней сессии, мы, группой в пять человек, подали заявление в горвоенкомат с просьбой о досрочном призыве в армию и отправке на фронт. Нам выдали повестки для прохождения медицинской комиссии, освидетельствовали, призвали и 14 февраля 1942 года мы уже разместились в вагоне пассажирского поезда. Нас направили в город Хабаровск на краткосрочные курсы радистов-операторов. На курсах изучали военные Уставы, материальную часть радиостанций, оружие, проходили строевую подготовку и много тренировались в приёме "на слух" и передачи "ключем" азбуки Морзе. Занимались по шестнадцать часов в сутки без выходных. Через три месяца, промаршировав на Первомайском параде в Хабаровске, мы курсы закончили. Я радистом третьего класса, в звании младший сержант.
3. На Запад
21 мая 1942 года, наш выпуск, разместившись в трёх пассажирских вагонах, в сопровождении офицеров, отправился на формирование в Москву.
Очень хорошо мне запомнилось, как экипировали нас при отправке в Москву. Где можно было насобирать такую заплатанную рвань? Заплата сидела на заплате, рукава короткие, чуть лине до локтя, всё тесное, всё минимальных размеров. Одежда окрашена чем-то коричневым, со страшными пятнами. Ботинки не просто ношенные, а настоящее старьё. Даже обмотки настолько измочалены, что края их лохматились.
На дорогу ушло двенадцать дней. В Москве нас расположили в Сокольниках, в здании школы, где в классах, в которых уже не было парт, были установлены железные кровати. На них мы и пребывали, ожидая отправки на фронт.
Здесь я впервые прочувствовал, что такое налёт немецкой авиации на Москву. Из окон школы я видел, как бомбы падают на соседний квартал. Но и Москва защищалась очень сильным заградительным огнём зенитной артиллерии.
Через три дня, 5 июня 1942 года нас - двадцать человек из хабаровского выпуска - отправили, с сопровождением, в пригород Москвы, на станцию Монино Ярославской железной дороги. Мы направлялись в распоряжение третьей авиадесантной дивизии (3АДД), которая формировалась в этом дачном посёлке.
Здесь предстояло пройти "мандатную комиссию". Это была проверка на лояльность. Тщательно проверялось: кто твои родители и родственники, были ли осуждены, есть ли родственники за границей и т.д., и т.п. Задавалось очень много вопросов. Эту комиссию я прошёл хорошо, а на "медицинской комиссии" врачи меня забраковали по зрению. Уже тогда я носил очки минус четыре диоптрии. Сказали: прыжки с парашютом и очки несовместимы.
Нас, не прошедших комиссию шесть человек, откомандировали в 30-ый Запасной батальон связи (30ЗБС), который находился в Гороховетских военных лагерях на железнодорожной станции Ильино Горьковской области. Однако не прошло и двух недель, как меня с товарищем отправили опять в Москву, в гвардейский пехотный полк.
На руки нам выдали: направление, билеты-литеры на поезд и продукты "сухим пайком". Сопровождающего не было, поэтому, приехав в Москву, мы решили, что перед отправкой на фронт надо нам посмотреть столицу. А то когда ещё доведётся её посмотреть? Решили, что походим, побродим по Москве, хотя бы, до обеда, а там будем искать свою часть. Так и сделали. Побродили, пообедали своим "сухим пайком" и обратились к первому встреченному офицеру. Им оказался капитан танковых войск. Поприветствовали его и обратились с вопросом: "Как нам найти указанную в нашем направлении воинскую часть?" Капитан взял направление, прочитал и сказал: "Идите за мной". Мы сели с ним в трамвай, довольно долго ехали, вышли. Он привел нас в какую-то школу. Зашли в одну из комнат и он, обращаясь, как потом оказалось, к командиру 34 мотострелкового батальона, сказал: "Тебе, я слышал, радисты нужны?" и отдал наше направление. Так мы были зачислены в 34 Мотострелковый батальон (34МСБ), который был придан 213 Отдельной танковой бригаде (213ОТБ).
В отличие от того, как нас экипировали при отправке из Хабаровска, теперь, при формировании, мы получили новое, подобранное по размерам, обмундирование. Сапоги, гимнастёрки, брюки, нижнее бельё: простое и тёплое, несколько пар портянок, в том числе и тёплые. Всё новое, всё подбиралось по росту. Однако был июль 1942 года. Было тепло, и осознание того факта, что мы едем на фронт, привело некоторых к выводу, что надо быстренько "загнать" тёплое нижнее бельё, поменять его на самогон и "отметить" эту важную веху нашей жизни. Я был равнодушен к спиртному и в этих "операциях" не участвовал.
4. На фронте
28 июля 1942 года, после окончания формирования, погрузив танки (Т-34) и автомашины на платформы, наша танковая бригада отправилась, со станции Лосиноостровская Ярославской железной дороги, на Центральный фронт. Участок этого фронта, на который нам предстояло прибыть, проходил в то время по границе Московской и Калининской областей. 8 августа 1942 года был первый бой у деревни Погорелое городище.
Штаб батальона находился в добротном рубленом доме на окраине деревни. Батальон - в окопах в полный рост, недалеко от деревни. Место ровное, хорошо простреливаемое. Немцы метрах в трёхстах. Над нами кружит "рама" - немецкий двух фюзеляжный самолёт-разведчик. Время от времени немцы бросают одиночные мины. Они падают то на улице, то в огороде, то летят в окопы. Промежутки между разрывами час-полтора, это продолжается весь день. Впечатление, что мины падают бессистемно, на самом деле они ведут пристрелку, а "рама" корректирует. На другой день, часов в 9-10, сильный миномётный налёт по хозвзводу на другом конце деревни. Видно, там было замечено движение людей и лошадей. Есть убитые и раненые: и люди, и лошади. После обеда налетели 6 самолётов. Эти лупили фугасными бомбами и по окопам, и по деревне. Воронки были диаметром 5-6 метров, глубиной 2-3 метра. Наш "добротный рубленый" штабной домик скрипел, качался и грозил рухнуть и засыпать всех, в том числе и меня с радиостанцией. Но он выстоял, только остался без стёкол. Затем начался артобстрел окопов. Немцы пошли в атаку, но были встречены огнём такой плотности, что захлебнулись и затихли на время. Наши потери несколько солдат. Оставшимся в живых повезло: суп был мясным - с кониной.
В памяти осталось ещё одна ситуация. К сентябрю-октябрю 1942 года, в батальоне, да и во всей бригаде, накопилось достаточное количество маломощных радиостанций, вышедших из строя по той или иной причине. Их необходимо было отправить для ремонта в прифронтовую радиомастерскую. Для этой цели выделили грузовую автомашину и мне поручили сопровождать этот груз. Радиомастерская находилась в 20 километрах, на железнодорожной станции, название которой я сейчас уже не помню.
Дорога была, вроде, и не длинная, но шла по заболоченному лесу. Это была "лежнёвка", проложенная сапёрами. Она представляла собой сплошной деревянный настил из брёвен, лежащих поперёк дороги, а поверх них, как две колеи, лежали брёвна вдоль дороги. По этим колеям и должна передвигаться автомашина. Имелись и развилки для пропуска встречных машин. По такой дороге очень то не разгонишься.
Выехали мы утром, но только к обеду проехали и заболоченный лес, и "лежнёвку". Пошла грунтовая дорога. Прибавили скорости. Через четверть часа, километрах в трёх, показались строения железнодорожной станции. Осталось ехать не более пяти минут, когда заметили мы в небе немецкие бомбардировщики дальнего действия. Их было много, что-то около двадцати самолётов. Не снижая высоты, они заходили на бомбёжку и, как показалось нам с шофёром, шли прямо на нас. В то время, как и в начале войны, немецкие самолёты ещё охотились не только за отдельными автомашинами, но и за отдельными людьми. Мы выскочили из кабины, отбежали и легли на землю подальше от машины. Но бомбардировщики не имели нас в виду. Они всей армадой прошли над нами и сбросили свой смертоносный груз на железнодорожную станцию. Затем развернулись и ушли на запад.
Всю станцию окутало сплошными разрывами, дымом и огнём. Огромными, яркими клубами пламени в небе вспыхивали цистерны с бензином, в дыму горело здание станции, пылали вагоны и автозаправщики, приехавшие за горючим. Это было сплошное море огня и дыма. Мы с шофером наблюдали эту картину с безопасного расстояния, и пришла нам в голову одна общая мысль: посчастливилось, "лежнёвка" задержала нас на несколько минут. Через час, подъехав поближе к развалинам, убедились, что от станции, осталась только земля, перепаханная воронками от бомб, груды искорёженного, обгоревшего металла, остывающие остовы вагонов, остатки автомашин, остатки редких трупов людей и животных. Радиомастерскую, куда мы направлялись, вообще обнаружить не удалось. Даже следов её не нашлось.
Осенью и зимой на нашем участке фронта боёв не было. Мы же постоянно передвигались вдоль линии фронта. Надо полагать, этот маневр осуществлялся для создания видимости прибытия свежих сил, для создания у немцев впечатления, что именно на нашем участке что-то готовится. Это заставляло немцев держать здесь против нас определённые силы и не перебрасывать их, например, в район Сталинграда, где они, именно в это время, терпели поражение.
Нам же, при постоянном передвижении, приходилось, в двадцатиградусный мороз, ночевать прямо на снегу. Долбить землю, строить себе блиндажи-землянки или спать просто на еловых лапах. А через неделю бросать всё и опять передвигаться на новое место. Иногда ночевали в пустых домах брошенных деревень, так как, во время приближения фронта, всё мирное население эвакуировалось на глубину 20 километров от передовой. За зиму, без боёв, проехали, таким образом, города: Можайск, Нарофоминск, Медынь, Тулу, Калугу, Сухиничи.
213 Отдельная танковая бригада состояла из нескольких танковых батальонов, укомплектованных новыми танками Т-34 и несколькими танками КВ. Бригаде был постоянно придан 34 мотострелковый батальон. В него входило 8 мотострелковых рот по 120 человек и миномётная рота. При штабе батальона был взвод, в функции которого входила и связь. Связь осуществлялась штабной радиостанцией на машине, радистами с переносными радиостанциями, телефонистами с аппаратурой и катушками проводов, посыльными. Весь батальон насчитывал более 1000 человек. Все размещались на американских автомашинах "Студебеккер" и "Додж". У этих машин все оси были ведущими, были лебёдки самовытаскивателей. В кузовах, покрытых тентом, были сиденья
В начале марта 1943 года наша часть находилась во втором эшелоне Западного фронта, недалеко от села Людиново. Севернее нас был Калининский фронт, южнее - Брянский фронт. В марте наш фронт перешёл в наступление. Нашей 213 Танковой бригаде было дано направление наступать на районный центр Спасск-Деменск и город Ельня, которые были в руках немцев. Два дня 18 и 19 марта мы продвигались за наступающими войсками, не участвуя в боях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10