— Напугала, — сказал князь Голенищев-Пупырко-младший, изо всех сил улыбаясь, чтобы все поняли, что он так шутит. Но кулак спрятал за спину.
Ломакина вытянула ногу и наслюненным пальцем поковыряла что-то на колене.
— Скорей бы ты, Блин, открывал свой банк. А то Надьке колготки купить не на что, — посочувствовала подруге Суворова.
— Откроет он, как же! — ни с того ни с сего разозлилась Ломакина. — С ним так и состаришься в дырявых колготках.
— Блин откроет, — веско сказал Князь и объяснил свою уверенность: — Бабку до него никто не сумел обворовать, он первый.
— Я это говорю к тому, что у Нинки в клубе простудился лилипут, — сообщила Суворова.
Все молчали, постигая глубину ее мысли.
— Он кашляет в сундуке, — для ясности добавила Суворова.
— Я женщин не бил до пятнадцати лет, в пятнадцать ударил впервые, — запел князь Голенищев-Пупырко-младший, чтобы Суворова не воображала.
Суворова молча развязала шнурок на ботинке. Ей от Нины Су достались ботинки с металлическими нашлепками где только можно. Дорожа подарком сестры, она дралась этими ботинками строго по очереди, по четным дням правым, по нечетным левым, чтобы обувь снашивалась равномерно.
— Ладно, ладно, — испугался князь Голенищев-Пупырко-младший. — Уж и попеть нельзя.
— Ладно, Валь, ты че, — поддакнула миролюбивая Ломакина.
— Мне его репертуар не нравится, — холодно сказала Суворова, завязывая шнурок. — В общем, так: у Нинки в ночном клубе номер. Фокусник сажает в сундук лилипута, говорит всякую муть, и вместо лилипута вылезает Нинка в алмазной короне. Какой сюрприз, вице-мисс «Керосинпром», публика аплодирует, Нинка танцует, лилипут сидит в сундуке, типа он совсем исчез. Два выхода за ночь — сто долларов на Нинку, лилипута и фокусника. Нинке с лилипутом по сорок, они главнее.
— Почему? — обиделся за фокусника Блинков-младший. Краем глаза он присматривал за кроликом, чтобы тот пасся в разные стороны. Кролик норовил упастись в кусты, и приходилось направлять его прутиком.
— Потому что Нинка с лилипутом совладельцы предприятия, то есть сундука, — объяснила Суворова. — И потом, фокусник ничего не делает, только говорит «Абракадабра! Карабурля!», а Нинка там сидит как идиотка сложенная, ее вдвоем упаковывают. И лилипут потом сидит, но лилипуту легче.
— Почему? — спросил теперь князь Голенищев-Пупырко-младший.
— И с этим ничтожеством я вынуждена проводить редкие часы досуга, — вздохнула Суворова. У нее было много таких готовых фразочек, подхваченных у Нины Су.
— Потому что лилипут маленький, — пояснила Ломакина.
— Да, он совсем маленький, — печально сказала Суворова, — и он заболел. Он кашляет в сундуке, а публика смеется. Нужно его подменить на пару вечеров.
И Суворова посмотрела на Блинкова-младшего.
О, Дмитрий Блинков это вам не какой-то там князь Голенищев-Пупырко-младший! Он давно уже все понял и просчитал. Лилипуту как совладельцу не меньше десятки за амортизацию сундука. Про колготки Суворова начала неспроста, значит, еще десятка ей и Ломакиной как посредникам.
— Мне половину. За охрану, — быстро сказал князь Голенищев-Пупырко-младший. Насчет денег он тоже ничего себе соображал.
— За охрану берут десять процентов, и берешь не ты. Там есть, кому брать, — авторитетно заявила Суворова.
Князь Голенищев-Пупырко-младший прикусил язык и больше к денежному вопросу не возвращался. Суворова иногда запросто говорила такие вещи, от которых становилось страшно. Из-за простоты и становилось. Так про рэкет знают все, у кого есть телевизор, а Суворова знала не по телевизору.
— Короче, к двенадцати подъезжай в «Пирров пир», — перешла к делу Суворова. — Это в бывшем доме резинотехнических работников, где крутили кино «детям до шестнадцати». Попросишь вызвать Нинку, она тебя проведет.
— Колготки мне купишь, Блинок, — размечталась Ломакина.
— Само собой, — кивнул Блинков-младший, представляя себе, как будет покупать колготки. Ну ее, Ломакину, пускай сама покупает, денег он даст. А Суворовой он сказал:
— Пир Лукуллов. А Пиррова победа.
— Я в курсе, — махнула рукой Суворова. — Только ты никому там не говори. Вывеску и документы они все равно менять не станут, но расстроятся. Хотя логично: «Пирров пир», да?
— Договорились, — сказал Блинков-младший, соскакивая с холодильника. За помоечной оградой мелькнула спина Игоря Дудакова в знакомой спортивной куртке с надписью СССР. Блинков-младший почему-то все время читал ее про себя по-английски: Си Си Си Пи.
— «Пирров пир» — туда же мой предок сегодня намылился, — запоздало сообразил князь Голенищев-Пупырко-младший. — Бабка нашла у него приглашение и чуть не порвала, мы вдвоем отбивались. Слушай, Валь, а пускай Нинка меня тоже проведет. Предок так входит, а я сижу, коктейль через трубочку сосу, а?
Младший князь совершенно не боялся старшего. Они друг у друга стреляли сигареты.
— А кефирчику через соску не хочешь? Малолеткам в ночной клуб нельзя, — отрезала Суворова.
Блинков-младший ловил кролика, который стал вдруг очень прытким, наверное, не хотел домой. К разговору Суворовой с Князем он специально не прислушивался, но все же уловил, как Суворова сказала:
— Ты малолетка, а Блин теперь типа взрослый лилипут.
Непонятно почему, но это было приятно.
Игорь Дудаков шел и оглядывался. Ему как всегда не хотелось бегать в парке, и он искал, кто бы отговорил его от этого полезного для здоровья занятия. Не бегать без уважительной причины Игорь Дудаков не мог, потому что был человеком твердого характера.
— Привет, старичок! — издалека помахал он Блинкову-младшему. Из того, что Дудаков узнал его сразу, можно было заключить, что вчерашняя презентация не вполне удалась.
Блинков-младший спрятал кролика под куртку и застегнул молнию. Как назло корреспондент «Желтого экспресса» остановился под самыми окнами Голенищевых-Пупырко. Подходить к нему пришлось боком, чтобы бабка Пупырко, если она смотрит в окно, не увидела подозрительной выпуклости под курткой.
— Это у тебя что? — кивнул на выпуклость Игорь Дудаков.
— Живот болит, — неудачно соврал Блинков-младший и тут же переврал заново: — Кошка.
— Дай ей пургена, — рассеянно сказал Дудаков.
Кролик забился, и Блинков-младший почувствовал, что подбородок ему щекочет вылезшее из распаха куртки ухо.
— Она уже почти поправилась, — сказал он, заправляя это как бы кошачье ухо за пазуху. — А Николай Александрович задержал нашу статью.
— Знаю, говорили по телефону, — без особой заинтересованности сказал Дудаков. — Вообще так не делают, старичок: вместе писали, а ты пошел и сдал всю информацию Николаю Александровичу.
Блинков-младший стал объяснять, как все получилось, но Дудаков не слушал.
— Да Господь с вами, — сказал он, — пользуйтесь. Игорю Дудакову информации не жалко. У Игоря Дудакова информации вагон и маленькая тележка. Сегодня, вон, Аркадий Птичкин выступает в «Пирровом пире». Впервые в России за пятнадцать лет.
У Блинкова-младшего так и зачесался язык сказать, что он тоже собирается в «Пирров пир». Он смолчал и сам не понял, почему. Слишком много совпадений было связано с этим «Пирровым пиром», о котором Блинков-младший знать не знал еще час назад. Слишком много.
Блинков-младший простился с Дудаковым и пошел домой, придерживая теплого кролика под курткой. Надо было торопиться в «Желтый экспресс» к Николаю Александровичу. Бывшему майору милиции отводилась очень важная роль в блинковском плане мести.
Врать надо умеючи. Чересчур простое вранье легко проверяется, в чересчур сложном того и гляди запутаешься сам. Вообще самое лучшее вранье — это правда.
Взять к примеру Блинкова-младшего: соврал он про клюкву размером с арбуз? Не соврал. Поверил ему Николай Александрович? Не поверил. Такие факты, сказал он, требуют уточнения. Тогда Блинков-младший с чистой душой дал ему телефон директора Ботанического сада. Надо было слышать, как солидный Эдуард Андреевич говорил тоже правду и только правду и при этом, сам того на подозревая, надувал криминального обозревателя «Желтого экспресса».
Блинков-младший слышал все. Николай Александрович в воспитательных целях велел ему взять трубку параллельного телефона.
— А почему нет? Можно сделать, чтобы ананасы росли на елке. Для морозостойчивости. А можно и клюкву размером с арбуз. Это очень перспективное направление, — говорил Эдуард Андреевич, имея ввиду, что лет через пятьдесят ученые до этого додумаются обязательно.
— Прямо не верится! Это же двадцать первый век! — восхищался Николай Александрович, имея ввиду то же, что и все журналисты, когда пишут «автомобиль двадцать первого века», «телевизор двадцать первого века». То есть что это уже изобретено и не сегодня — завтра будет во всех магазинах.
— Конечно, двадцать первый век, — поддакивал Эдуард Андреевич, имея ввиду двадцать первый век в самом прямом смысле.
Блинков-младший сидел, как на иголках. Пока что все шло по его плану, но чье-нибудь неосторожное слово — и всплыла бы небольшая разница в пятьдесят лет. Николай Александрович тогда понял бы, что выдающихся научных достижений в Ботаническом саду еще нет, и мог бы потерять интерес к преступной деятельности князя Голенищева-Пупырко-старшего. Ведь побить стекла в оранжерее и лишить все мировое человечество клюквы величиной с арбуз — это о-го-го! Это преступление века! А просто побить стекла в оранжерее — это хулиганство, ни больше ни меньше. Газеты не могут писать обо всех разбитых стеклах.
Тут как раз Николай Александрович заговорил о старшем князе, точнее, о фирме «Сильный хмель». Директору это совсем не понравилось. Что ни спрашивал Николай Александрович, он отвечал только «да» и «нет». А под конец сказал, что «Сильный хмель» у него, конечно, под подозрением, но ведь не докажешь, что лысого Витю наняли бить стекла именно «сильнохмелевцы». С другой стороны, никто, кроме «сильнохмелевцев», не собирается платить за новые стекла, и ссориться с ними ему не хочется. Так что спасибо «Желтому экспрессу» за участие, но писать обо всей этой истории с оранжереей и «Сильным хмелем» лучше не надо.
Журналисты необязательный народ. Сегодня они узнают новость и бегают с ней, как первоклассник с карамелькой на палочке. И похвастаются, и полюбуются, и вынут из бумажки и оближут. А завтра эта потускневшая грязная карамелька может заваляться в кармане вместе с латунной скрепкой и гайкой от настоящего бензовоза.
Существует единственный способ заставить журналиста написать о чем-нибудь обязательно, всенепременно, гарантированно. Скажите ему, что писать об этом не надо, а потом идите себе и покупайте ближайший номер его газеты. Статья на запретную тему будет в ней, чего бы это журналисту ни стоило.
Николай Александрович положил телефонную трубку, блаженно прищурился и захихикал. Его маленькая чистая лысинка порозовела от удовольствия. Он вышел из-за стола, быстро схватил Блинкова-младшего за руку, и они выскочили из кабинета.
Пухлая ладошка Николая Александровича оказалась очень сильной. Руку Блинкова-младшего как будто прищемили дверью, причем эта ненормальная дверь на всех парах неслась по коридору. Оттого, что она была с мягкой обивкой, легче Блинкову-младшему не стало. Он трепыхался за Николаем Александровичем, как флажок. Встречные журналисты отскакивали и прижимались к стенам.
— Злоумышленник, — сказал кто-то, показывая на Блинкова-младшего. — Мальчик, вы из них грузила делаете?
Блинков-младший решил, что эти слова, наверное, из какого-нибудь анекдота.
Они без стука ворвались в бывшую коммунальную кухню к главному редактору. Блинков-младший заметил, что дисциплинированный и вообще-то тихий Николай Александрович открыл дверь ногой и сделал это с удовольствием.
— Двести строк! — объявил он с порога.
Не поднимая головы от стола, главный редактор сделал рукой универсальный жест, означавший: здравствуйте, садитесь, подождите. Перед ним лежала газетная страница, только напечатанная на негазетной, белой и плотной бумаге, и с пустыми пятнами на месте фотокарточек.
На глазах у Блинкова-младшего разрешился давно интересовавший его вопрос: почему все статьи в газете занимают ровно столько места, сколько им отведено? Страница, по которой елозил очками главный редактор, была не похожа на обычную еще и тем, что на ней многие статьи вылезли из своих рамок. Главный редактор обыкновенной шариковой ручкой вычеркивал из них где по строчке, где по абзацу.
— Что, больше некому хвосты рубить? — напомнил о себе Николай Александрович.
— Да ну их, секретариатчиков. Три полосы сегодня сажают, — умиротворенно сказал главный редактор, подсчитывая вычеркнутые строчки.
— Значит, я не опоздал. Двести строк, — сказал Николай Александрович, а главный редактор так же умиротворенно сказал:
— Нет. Мы уже на полчаса выбились из графика.
— В Ботаническом саду, — торжественно произнес Николай Александрович, — разработана агротехнология двадцать первого века: морозостойчивые ананасы на елке и клюква размером с арбуз. В том же Ботаническом саду некая фирма «Сильный хмель» собирается открыть пивбар. Вчера подкупленный фирмачами служитель уничтожил и ананасы, и клюкву. Завтра это будет бомба. А послезавтра это будет уже тухлятина.
Главный редактор почесал ручкой затылок и крест-накрест перечеркнул самую большую статью на странице.
— Бомба не бомба, — довольно промурлыкал он, — а гвоздь получится. Раздел сфер влияния между криминальным бизнесом и наукой — это свежачок. Слушай, Коля, а насчет ананасов на елке все точно? Не утка?
— Обижаете, — без обиды сказал Николай Александрович. — Я только что говорил с директором. И вот у меня свидетель преступления.
И он как рефери на боксерском ринге поднял руку Блинкова-младшего.
Коридор бывшей коммунальной квартиры был очень длинный. По пути к главному редактору Николай Александрович с Блинковым-младшим пролетели его, как сверхскоростной поезд ЭР-200 «Москва — Петербург». А обратно они чухали, как старушечья сумка на колесиках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22