Она много раз
помогала молодым людям, находящимся в таком же печальном положении.
И Риммель решился попытаться упросить старуху помочь ему. Его
нисколько не смущало то, что старуха наверняка использует колдовство, что
плохо согласуется с церковными законами, которые он так почитал. Впрочем,
его не смущало и то, что предмет его неразделенной любви - Дерини, и у ее
брата Моргана очень натянутые отношения с церковью. Он решил, что старая
вдова Бетака может спасти его - в противном случае ему не останется
ничего, кроме как умереть. Может быть, старуха даст ему какой-нибудь
амулет или любовный напиток, с помощью которого Риммель заставит Бронвин
уйти от лорда Кевина и принять любовь простого архитектора.
Риммель вошел в комнату Кевина и осмотрелся в поисках своих чертежей.
Эта комната мало отличалась от других покоев в замке, так как была
предназначена для приема временных гостей. Но Риммель увидел и вещи,
принадлежащие лично Кевину: складной стул, обитый пледом цвета Мак Лейнов,
коврик, роскошное шелковое покрывало с вышитым графским гербом. На той
самой постели, на которой Кевин возляжет со своей обожаемой Бронвин! И это
произойдет всего через три дня, если Риммель не совершит невозможного. Да,
ему надо действовать быстро.
Он с отвращением отвернулся от постели и на столе у двери увидел
свернутые в трубочку чертежи. Он взял их и приготовился выйти из комнаты,
как вдруг обратил внимание на небольшую раскрытую шкатулку, где среди
колец, цепочек и других драгоценностей заметил и маленький овальный
медальон на золотой цепочке - вещь слишком хрупкую и нежную, чтобы
принадлежать мужчине.
Не помня себя, Риммель осторожно взял медальон и открыл его.
Внутри был портрет Бронвин - самый красивый из всех ее портретов, что
он видел - золотые волны волос спадали на ее прекрасные плечи, губы слегка
приоткрыты, взгляд нежный и волнующий.
Не соображая, что он делает, Риммель быстро сунул медальон в карман и
с чертежами под мышкой почти побежал к двери. Выскочив на улицу, он
побежал в свою комнату, и те, кто мог видеть его в этот момент, должно
быть решили, что он неожиданно получил громадное наследство.
Бронвин подняла голову от крышки саркофага и удрученно посмотрела на
большой портрет своей матери.
Теперь она поняла, что подслушанный разговор взволновал ее больше,
чем она предполагала. Но что ей делать, она не знала. Не могла же она
запретить этим женщинам сплетничать. Она продолжала изучать изображение
матери и думала, какой прекрасной была ее мать.
Леди Алиса де Корвин де Морган была женщиной исключительной красоты и
не нуждалась в том, чтобы изображение ей льстило. Портрет был создан
великолепным художником, мельчайшие детали были тщательно выписаны: лицо
как живое, и теперь, когда Бронвин стала взрослой, она чувствовала себя
рядом с изображением матери ребенком. Она смотрела на портрет и ей
казалось, что портрет начал дышать, что изображение сейчас заговорит.
Широкое окно из цветного стекла вверху часовни было освещено лучами
медленно восходящего солнца. Лучи проникали в часовню и окрашивали ее
внутри в красные, золотые и оранжевые тона. Серый плащ Бронвин, небольшой
алтарь из слоновой кости тоже переливались всеми цветами радуги.
Бронвин услышала скрип двери, повернулась и увидела, как в дверь
просунулась голова Кевина. Его лицо просветлело, когда он увидел Бронвин.
Кевин вошел в часовню, закрыл за собой дверь и опустился на колени рядом с
ней перед саркофагом.
- А я не мог понять, где ты, - сказал он тихо. - Что-нибудь
случилось?
- Нет, впрочем, да, - она покачала головой. - Я не знаю. - Она
посмотрела на свои руки и проглотила комок, застрявший в горле. Кевин
внезапно понял, что она готова расплакаться.
- Что произошло? - спросил он, обнимая ее за плечи и притягивая к
себе.
Всхлипнув, Бронвин все-таки зарыдала и спрятала лицо у него на груди.
Кевин прижал ее к себе и, нежно гладя по волосам, дал выплакаться, затем,
сам сев на ступени, усадил ее к себе на колени, как маленького испуганного
ребенка.
- Ну, а теперь, - сказал он тихо и спокойно, - расскажи мне, что же
произошло?
Рыдания Бронвин понемногу становились все тише. Кевин, прислонившись
спиной к мраморной стене, смотрел на цветные тени.
- Ты помнишь, как мы приходили сюда детьми? - спросил он. Он
посмотрел на нее и с облегчением увидел, что она вытирает глаза. Кевин
достал из рукава носовой платок и подал ей, так как ее платок уже
превратился в мокрый комочек.
- Я думаю, что мы чуть не свели с ума мою мать в то последнее лето,
перед тем, как Аларик отправился на службу к королю. Ему и Дункану тогда
было по восемь лет, мне - одиннадцать, а тебе - четыре или около этого. Мы
играли в прятки в саду. Аларик и я спрятались здесь за алтарем, в складках
висящего здесь алтарного покрывала. И старый отец Ансельм пришел сюда,
схватил нас и пригрозил рассказать обо всем матери. - Он засмеялся. - И я
припоминаю, что он долго ругал нас. Ругал до тех пор, пока не пришла ты с
целым букетом роз. Ты тогда горько плакала, потому что шипы искололи тебе
все руки.
- Я помню, - сказала Бронвин, улыбаясь сквозь слезы. - А через
несколько лет, когда мне было одиннадцать, а тебе семнадцать, ты... - она
опустила глаза, - ты уговорил меня установить мысленную связь между нами.
- И я никогда не жалел об этом, - засмеялся Кевин, целуя ее в лоб. -
Так что же случилось, Брон? Я могу помочь чем-нибудь?
- Нет, - сказала Бронвин, улыбаясь вымученной улыбкой. - Просто я
жалею себя. Я нечаянно услышала то, чего мне не хотелось бы слышать, и это
меня очень расстроило.
- Что же ты услышала? - спросил он, нахмурившись и чуть отодвигаясь.
- Если тебя что-то беспокоит, то только скажи мне, и...
Она покачала головой.
- Ты ничего не сможешь сделать, Кевин. Все дело в том, кто я такая. Я
слышала разговор женщин. Вот и все. Они... они не одобряют, что их будущий
герцог женится на Дерини.
- Это очень плохо, - сказал Кевин, снова прижимая ее к себе и целуя в
лоб. - Какое несчастье, что я полюбил Дерини и не могу жить без нее.
Бронвин засмеялась, встала, оправила платье.
- Идем. Я уже перестала жалеть себя. Нам нужно торопиться, иначе мы
опоздаем на обед.
Кевин поднялся на ноги, потянулся, обнял Бронвин.
- Знаешь что?
- Что?
- Мне кажется, что я люблю тебя.
- Да? Это очень странно.
- Почему?
- Потому, что мне кажется, что я тоже люблю тебя, - засмеялась она.
Кевин тоже засмеялся, наклонился и крепко ее поцеловал.
- Это хорошо, что ты сказала мне об этом, девочка, - сказал он, когда
они выходили из часовни. - Потому что через три дня ты будешь моей женой.
А недалеко от часовни, в своей комнатке лежал в постели архитектор
Риммель и смотрел на маленький портрет в медальоне. Он не мог оторваться
от этого портрета, с которого смотрела на него с призывным блеском в
глазах и шаловливой полуулыбкой прекрасная неотразимая женщина. Завтра же
он должен пойти к вдове Бетака. Он покажет ей этот портрет. Он скажет этой
святой женщине, что он должен завоевать любовь Бронвин, иначе ему придется
умереть.
И отшельница совершит чудо. И эта красавица будет принадлежать ему,
Риммелю.



10

В утреннем полумраке, на одной из глухих улочек Корота стоял Дункан с
тремя лошадьми. Дункан последний раз проверил упряжь лошади, поправил
шпоры и потрепал лошадь по холке. В левой руке он держал поводья лошади
Аларика, которого все еще не было. Лошадь Моргана резко дернула головой,
вздрогнув от холода и сырости. Накидка, закрывавшая кожаное седло от
дождя, чуть не упала, когда лошадь в нетерпении переступила с ноги на
ногу. Задремавшая вьючная лошадь, нагруженная тюками с мехами, как бы
вопросительно подняла голову и, увидев, что все спокойно, снова задремала.
Начавшийся днем дождь лил всю ночь, которую Дункан провел в тревожном
полусне в задней комнате небольшой лавчонки. И вот посыльный передал, что
Аларик уже идет и скоро будет здесь. Грубый кожаный плащ Дункана был
застегнут до самого подбородка, воротник поднят, капюшон надвинут как
можно ниже, но даже сквозь шерстяную фуфайку Дункан ощущал холод кольчуги,
надетой под нее. Он подул на пальцы, в нетерпении переступил с ноги на
ногу и досадливо поморщился, услышав, как в сапоге чавкает вода.
И тут в доме напротив открылась дверь, и высокая, затянутая в кожу
фигура показалась на пороге: Аларик быстро сбежал с крыльца, подошел и
одобряюще похлопал Дункана по плечу.
- Прости. Я задержался, - сказал он, стягивая накидку с седла и
тщательно протирая его от просочившейся воды. - Все спокойно?
- Да, все хорошо, если не считать мокрых ног, - ответил Дункан
шутливо, усаживаясь на коня. - Но от этого нет лекарства. Что тебя так
задержало?
Морган хмыкнул, проверил подпругу.
- Совещание затянулось. Ведь если Барин узнает, что мы уехали, он тут
же нападет, и у Гамильтона будет много хлопот. Поэтому я хотел, чтобы наш
отъезд совершился тайно. Все должны думать, что мы уединились в глубине
замка. Дюк должен очистить свою совесть от тех грехов, которые он совершил
со времени последней исповеди.
- Очистить свою совесть от грехов, - хмыкнув, повторил Дункан. Его
кузен уже вскочил в седло.
- А ты думаешь, брат, что я не хочу попасть в царство небесное? - с
улыбкой спросил Морган, проверяя, надежно ли привязана вьючная лошадь и
трогая свою вперед.
- Да нет, - сказал Дункан. - Так мы едем или не едем из этого гнилого
места?
- Конечно, - ответил Морган. - Едем. К заходу солнца мы должны быть
далеко отсюда, в старом монастыре Святого Неота - целый день езды при
хорошей погоде.
- Великолепно, - пробормотал Дункан, когда они двинулись в путь по
пустынным улицам Корота. - О таком путешествии я мечтал всю жизнь.
А несколькими часами позже и за много миль от них Риммель карабкался
на каменную скалу, возвышающуюся на западе от Кулди. Утро в этой горной
стране было холодным и ветреным. В воздухе даже мелькали снежинки, хотя
солнце уже было высоко. Однако Риммель, ощущавший нечто большее, чем
просто трепет перед долгожданной встречей, несмотря на холод, вспотел.
Полотняный мешок, висевший у него на плече, с каждый шагом становился все
тяжелее. Лошадь, оставленная в долине, жалобно ржала, но Риммель заставлял
себя забираться все выше.
Его нервы были натянуты. Он провел долгую бессонную ночь, доказывая
себе, что ему нечего бояться, что не следует трепетать перед этой старухой
по имени Бетака, что она вовсе не похожа на ту женщину, чья магия
коснулась его много лет назад. И все же...
Риммель вздрогнул, вспомнив ту ночь, когда почти двадцать лет назад
он и другой мальчик залезли за яблоками в старый сад Эльфриды. Они оба
знали, что все ее считают ведьмой, что она ненавидит всех, кто проходит
мимо ее маленького сада, но были уверены, что не попадутся.
И вот ночью в саду перед ними появилась старая Эльфрида, вокруг ее
головы светился фиолетовый ореол, в руках молния, от ослепляющего света и
обжигающего жара которой Риммель и его товарищ бежали со всех ног в
беспамятстве.
Они убежали, и старуха не преследовала их. Но на следующее утро,
когда Риммель проснулся, его волосы стали совершенно белыми. Его мать была
в ужасе. Она подозревала, что к этому приложила руку старуха-колдунья.
Однако Риммель всячески отрицал то, что он ночью выходил из дома. Он
говорил, что вечером пошел спать, а утром проснулся с белыми волосами - и
ничего больше. Вскоре старуха Эльфрида уехала из деревни, и уехала
навсегда.
Риммель задрожал от холодного воздуха. Он старался унять спазмы в
желудке, которые начинались всегда, когда он вспоминал ту ужасную ночь. А
если Бетака посмеется над просьбой Риммеля? Или откажется помочь? Или
потребует плату, которую Риммель не сможет заплатить?
Или еще хуже. Предположим, что Бетака - злая колдунья и захочет его
обмануть. Даст ему не то зелье или амулет. А может через много лет решит,
что плата была недостаточной, и нашлет порчу на Риммеля, на лорда Кевина
или даже на саму Бронвин?!
Риммель содрогнулся и заставил себя прогнать эти мысли: это уже
истерика, которая не имеет под собой никакой основы. Ведь он тщательно
расспросил всех, кто имел дело с Бетакой. Не было никаких оснований думать
о ней иначе, чем о просто старой безобидной отшельнице, которая иногда
помогает людям. А кроме того, ведь она единственная надежда Риммеля, если
он хочет получить женщину, которую любит больше жизни.
Прищурясь от солнца, Риммель остановился, чтобы осмотреть тропинку.
Впереди он уже мог видеть завешенную звериной шкурой узкую расщелину в
скале. У входа в пещеру паслось небольшое стадо овец, слева от входа к
камню был прислонен пастуший посох, но владельца посоха видно не было.
Риммель глубоко вздохнул, собрал все свое мужество и выбрался на
небольшую площадку перед входом в пещеру.
- Есть здесь кто-нибудь? - позвал он слегка дрожащим голосом. - Я...
я ищу Бетаку. Я не сделаю ей ничего плохого.
Наступила долгая тишина. Риммель слышал только жужжание насекомых,
щебетание птиц, стук копыт овец, бродивших по каменистым склонам, и свое
хриплое напряженное дыхание. И тут он услышал, как чей-то голос сказал:
- Войди.
Риммель вздрогнул, подавив волнение, подошел ко входу в пещеру и
откинул в сторону шкуру. Он машинально отметил, что это шкура козла,
нервно оглянулся: ему в голову пришла странная мысль, что он никогда
больше не увидит солнца, но все же сделал еще одни шаг.
- Входи, - повторил голос, когда Риммель остановился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32