Меня в дрожь бросает, как только подумаю о том, каким он мог бы стать, если ко всему прибавить, к примеру, выучку михайлинцев. Таким образом, телепатическая взаимосвязь может служить средством обмена воспоминаниями – связь Камбера с юным Джессом представляет собой наиболее яркий пример. Однако, наряду с этим, такая взаимосвязь может быть использована и при лечении (о чем речь пойдет позже, когда мы будем в отдельности обсуждать эту проблему) как средство, подготавливающее участников к более тесному контакту (примеров чему огромное количество), или как самоцель, позволяющая двум индивидуумам действовать на уровнях, не доступных сознанию в отдельности. Почти неизбежно последнее по своим результатам становится наиболее впечатляющим, особенно тогда, когда представляет собой первый полный телепатический контакт между двумя индивидуумами.
Наиболее ярким примером этого является взаимодействие Дункана и Дугала, после которого Дункан узнает истинное происхождение последнего и признается, что он его отец. Их встреча наполнена радостью, однако им не удается избежать некоторой натянутости, так как до этого Дункан не может опустить, и теперь понятно, по какой причине, свои защитные поля, чтобы открыть доступ для более тесного контакта.
– Я сделаю все, что необходимо, – говорит он сыну, приказав ему зажать в кулак кристалл ширала и закрыть глаза на то время, пока он будет вспоминать его мать. – Закрой глаза и представь ее…
Он говорил, исподволь между слов передавая ему свои мысли, и уже мог различить вычерчивающийся в сознании Дугала сперва на поверхности, а затем проникающий все глубже и глубже сквозь пульсирующие, напряженные защитные поля образ, подобный тому, что он только что вызвал в своем сознании.
– Ее смех был подобен звону серебряных колокольчиков… покой, исходящий от нее, был безмятежен и глубок, как озеро у Шаннис Миер…
Как только его голос смолк, Дункан усилил воздействие и очутился в сознании Дугала, по ту сторону его защит, направляя поток своих воспоминаний сквозь незримые нити в сознание сына, прилагая все силы для того, чтобы канал, связующий их, оставался открытым. Внезапно осознав, что происходит, Дугал отпрянул в панике. И Дункан ощутил, как у его сына перехватило дыхание, словно что-то надломилось в его разуме, и он, притянув Дугала ближе, заставляя его расслабиться, быстро смягчил приступ боли.
Мгновение спустя преграды пали, и Дугал оказался рядом с ним, переживая вновь те счастливые дни, когда Марис была с ними…
Сила чувства, которое породили воспоминания Дункана, огромной волной, противостоять которой ничто было не в силах, прокатилась сквозь разум Дугала, не оставив нетронутым ни одного закоулка, изгнав из его души недоверие и страх. Дункан ощутил мгновение, когда. Дугал сделал свой выбор, и, как только он убрал все преграды, разделявшие его с отцом, устремившийся внутрь поток придал их взаимосвязи новый импульс. Теперь Дункан стремился достичь большего.
Оставив нетронутыми лишь те зоны личного, которые нельзя разделить ни с кем, – то, что касалось его обязанностей священника, чужих тайн, доверенных ему, – Дункан влил в его разум все, что он помнил о том времени, когда он и Дугал потеряли друг друга, переплетая их с немногочисленными и разрозненными, но от этого не менее важными и не менее ценимыми его отцом воспоминаниями Дугала. И Дугал, почувствовав, как это было сделано, с радостью вступил в контакт. (Наследник епископа.)
Другим поразительным примером телепатической взаимосвязи, использованной как лечебное средство в самом широком смысле этого слова, является первый психический контакт Камбера-Алистера и непокорного молодого Целителя Тависа О'Нейлла, описанный в последних главах “Камбера-еретика”. После нескольких неудачных попыток, смирившись с потерей руки, он наконец соглашается на поверхностную взаимосвязь с Камбером, и они соединяют свои руки вокруг зажженной свечи.
/Камбер/ тотчас же столкнулся с защитами. Тависа – сначала медленно и осторожно, затем все увереннее и увереннее, к его облегчению, они стали опускаться, в то время как поверхностные уровни сознания Тависа пришли во взаимодействие с его разумом и более не противились прикосновению Камбера. Он продвигался медленно и осторожно, оставляя присущее Камберу за пределами того, что он намеревался разделить с Тависом, раскрывая лишь касающееся Алистера, стараясь двигаться медленно и осмотрительно, чтобы не испугать Целителя.
К его удивлению, от попыток Тависа укрыться от мысли Камбера вдруг не осталось и следа, все поглотила волна слепого и смиренного доверия. Он инстинктивно проскользнул по ту сторону распадающихся защит, готовый в любую минуту отпрянуть, если Тавис станет паниковать, но успокоившись, позволил себе слиться с его разумом в захватывавшем дух смешении чувств и воспоминаний.
О такой почти безупречной взаимосвязи он мог только мечтать, столь напоминала она ему ту абсолютную радость психического общения с тем, кто не был связан с ним кровными узами родства, которую он испытывал во время своего первого контакта с Джебедия много лет тому назад; то, что он чувствовал сейчас, не могло не вызвать восхищение почти точным соответствием стандартам. Он был ослеплен, каждый поворот вселял в него благоговение и ужас, и это все был Тавис, все это было явью. (Камбер-еретик.)
Еще более ярким примером такого обмена стала телепатическая взаимосвязь Камбера с Джебедия, описанная в последних главах “Святого Камбера”. В отличие от той связи, которую Камбер устанавливает с Тависом, данный обмен представляет собой полную взаимосвязь, затрагивающую все уровни сознания. В течение нескольких месяцев Камбер старается уклониться от этого контакта, наставник михайлинцев был ближе к Алистеру Каллену, нежели кто-либо другой, и не знал о том, что Алистер мертв, а его внешний облик присвоен Камбером. Сделав так, чтобы Камбер был не в силах отказаться без того, чтобы серьезно не подорвать его доверия, Джебедия вынуждает его пойти на этот контакт. Таким образом, в этом столкновении Камбер под чужой личиной обязан не только осторожно восстановить прежние близкие отношения, портившиеся из месяца в месяц из-за отчужденности и постоянного стремления Камбера уйти от серьезного разговора, но и сохранить в неприкосновенности свое второе “я”, все время осознавая, что его тайна должна быть сохранена даже ценой жизни Джебедия. Если ему не удастся добиться его поддержки, михайлинец должен умереть. Камбер начинает с мастерских манипуляций, во время которых показывает свою осведомленность во всех тайнах магии, хотя с легкостью мог бы трансформировать их в полное, доставляющее радость общение равных, результаты которого не мог предсказать ни он, ни Джебедия.
Он уронил руки на плечи Джебедия и сделал так, чтобы тот встал на колено, собирая глубоко внутри себя свою сущность, чтобы то, что составляло в нем Алистера, было замечено первым. Он поднял руку, на которой носил кольцо епископа, поборов сомнение, сжал и разжал пальцы, будто хотел согреть их, – достаточно для того, чтобы глаза Джебедия заметили темно-красный драгоценный камень и напомнили, пусть на самом подсознательном уровне, в чем причина того, что этот обмен не может быть равным.
Он поднес руку к затылку Джебедия и опустил раскрытую ладонь на его уже склоненную голову. Тот тотчас же ответил на знакомое прикосновение, вздохнув, он прильнул к руке Камбера, его ресницы сонно затрепетали, и он стал осторожно раскрываться. Камбер позволил еще немного просочиться тому, что было в нем от Алистера, сквозь нить, которая связывала их, и ощутил, как застыло сознание Джебедия, ожидая ответа. Даже малейшее подозрение не затуманивало прозрачность этого упорядоченного разума.
– Теперь уйди, – тихо сказал Камбер, словно мысль была шепотом, исчерпав то, что он осмелился открыть, используя лишь воспоминания Алистера.
И к его удивлению, Джебедия ушел, приняв разрозненность контакта Алистера за естественную предосторожность, как будто его старый друг пытался установить границы того, что он может разделить с другим оставив нетронутым касающееся его обязанностей.
Он изумился такому простодушному доверию, ненавидя себя за то, что должен обмануть его. Собрав все свои силы в единое целое, мгновенно, без предупреждения он высоко завис и бросился вниз. В его руках оказалось сразу столько, что у Джебедия не было времени даже для того, чтобы понять происходящее. Когда же он осознал что случилось, предпринимать что-либо было уже поздно.
Задохнувшись, он зашатался от боли под тяжестью удара. Его разум содрогнулся, осознавая, что чуждое сознание охватывает его. (Ослепленный физически и психически, он неумело сопротивлялся тем теперь уже отвердевшим путам, отступая перед новыми непрекращающимися атаками, бесплодно пытаясь защититься от навязываемого ему знания, к которому он не был готов, которого не желал, о котором не помышлял, уже не веря, что его разум останется в его власти.
Лишь тело было все еще способно сопротивляться приказаниям Камбера: мускулы воина отзывались в ответ на угрозу, даже когда разум больше не в силах был противостоять. В то время как его разум неистово сражался, его правая рука потянулась к кинжалу, вцепившись наполовину парализованными пальцами в его рукоять, медленно вынимая лезвие из ножен.
Заметив это движение, Камбер мгновенно отреагировал, вцепившись в поднимающуюся руку, пытаясь остановить ее. Не отступая ни на йоту от своей задачи открыть Джебедия глаза на все происходящее, он обхватил его, пытаясь удержать неуклюже старающегося подняться михайлинца, и усилил натиск, захватив левой рукой могучее запястье Джебедия, в то время как его воля навязывала разуму Джебедия то, чего он не желал знать, описывая в деталях все, что произошло после смерти Алистера вплоть до сегодняшнего дня.
Тот затряс головой, отказываясь верить этому, животный скорбный крик отчаяния вырвался из его груди. Пустые, ничего не видящие глаза не отрываясь смотрели в лицо Камбера. Он резко выбросил вперед левую руку, и обхватив ворот мантильи Камбера, притягивая его ближе. Медленно, несмотря на тяжелую хватку врага, кинжал неотвратимо приближался к его горлу.
Но это не отклонило Камбера от его цели. Он безжалостно заставил Джебедия осознать последние доводы: преимущества, которые получил от этого Синил; что лишь немногие знают, что Алистер мертв; что произойдет, если игра не будет продолжена; что понемногу среди поднимающейся человеческой знати начинают назревать тревожные для дерини настроения; опасность, которая угрожает тем, кто был вынужден вступить в эту игру; что он и его дети готовы пойти на любые жертвы ради спасения Гвинедда. А готов ли к этому Джебедия?
Проделав все это, Камбер прекратил борьбу, выпустив из рук все нити, связывающие Джебедия, кроме одной, той, посредством которой он мог лишить его на некоторое время чувств и, если необходимо, жизни. Облик Алистера, который он носил столько времени, рассеялся. На Джебедия смотрел Камбер в надежде на милость и сострадание. Кинжал, готовый в любую минуту пустить кровь, был теперь у его горла, но Камбер, не обращая на это внимания, молился лишь о том, чтобы здравый смысл помог Джебедия принять открывшееся ему, не вынуждая его пустить в ход последнее оружие.
Джебедия, почувствовав свободу, еще не осознав значения происходящего, вывернулся из объятий Камбера и бросил его на пол, усевшись на грудь того, в чьей власти он был мгновение назад, с силой прижав лезвие кинжала к судорожно бьющимся жилам на шее Камбера, намотав на другую руку край его мантильи, чтобы задушить Камбера, если кинжал не сможет лишить его жизни.
Камбер перестал сопротивляться, обратив свой полный мольбы взгляд в безумные глаза Джебедия. Раскинув руки, он показывал этим, что физически сдается на милость победителя.
И Джебедия увидел, понял, постиг то, что он собирался сделать. Его охватило удушье, и в глазах отразилось то, что творилось в его мозгу, рука рефлексивно разжалась. Казалось, Камбер видел вереницу мыслей, проносящихся в мозгу застывшего Джебедия, чья рука с разжатыми пальцами все еще висела над шеей Камбера, в то время как кинжал уже лежал на полу рядом с его головой.
Ничего не видящие глаза закрылись, и из сжатого судорогой горла смог вырваться единственный всхлип, он был готов, не стесняясь, разрыдаться на руках у Камбера. (Святой Камбер.)
В конечном счете Джебедия принимает и оправдывает то, что было сделано Камбером, что приводит его к вопросу, как бы поступил Камбер, если бы Джебедия не смог принять происходящее.
…Камбер поджал губы и, бросив взгляд на Джебедия, дотянулся разумом до последней нити, связующей их. Он немного усилил давление и снова взглянул на Джебедия.
– Боюсь, что я не настолько честен, насколько ты полагаешь. – прошептал он, когда Джебедия ощутил его воздействие и едва смог удержаться от потери сознания. Камбер ослабил давление и контроль над разумом Джебедия и вцепился в поднятую руку мертвой хваткой. – Как ты, наверное, уже понял, я не воспользовался последним отчаянным средством. Но если бы я был вынужден использовать его, я не могу сказать тебе, как бы я поступил тогда.
Джебедия закрыл глаза и медленно кивнул, принимая это откровение.
– Ты бы убил меня, – равнодушно сказал он. – И был бы прав. Ты мог оставить меня в живых, только если бы я стал союзником. То, ради чего ты все это сделал, слишком важно, чтобы подвергать это опасности предательства, на которое я мог решиться в гневе. (Святой Камбер.)
Новое понимание и принятие происходящего склоняют Джебедия к тому, чтобы сделать уже другое предложение помощи, и на этот раз Камбер не отказывается его принять.
Мгновение Камбер всматривался в печальные глаза, которые теперь были красны от слез, читая в них преданность и доверие, которые, и он всегда знал об этом, испытывал Джебедия к Алистеру, и которые теперь, как казалось ему, испытывал тот и по отношению к нему;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43