https://wodolei.ru/catalog/mebel/ekonom/
её глаза — сама невинность. Девочка не способна на зло. Его усилия не пропали впустую. Друг, несмотря на видимое безумие и жестокость, действительно делал добро.
— У нас есть к тебе вопросы, — обратилась Холли к светящейся стене.
— Спрашивайте, спрашивайте.
Холли углубилась в свои записи, и Джим с надеждой подумал, что она будет не слишком агрессивной. Он чувствовал, что Друга очень легко вывести из равновесия.
— Почему ты выбрал для своих целей Джима?
— Это было удобно.
— Потому что он жил на ферме?
— Да.
— Ты когда-нибудь обращался к другим людям, кроме Джима?
— Нет.
— Ни разу за десять тысяч лет?
— Пытаешься поймать меня на слове? Думаешь, тебе это удастся? Все ещё не веришь, что я говорю правду?
Холли взглянула на Джима, и он покачал головой, показывая, что она выбрала неподходящее время для споров. Осмотрительность — не только лучшая часть мужества, но и их единственная надежда на спасение.
Он спросил себя, умеет ли существо читать его мысли или даже проникать в мозг и вводить свою программу. Скорее всего нет. Если бы пришелец знал, что они все ещё считают его сумасшедшим, спокойной беседе давно бы пришел конец.
— Извини, — сказала Холли. — У меня и в мыслях не было ловить тебя на слове. Просто мы хотим узнать о тебе побольше. Все это так удивительно! Если наши вопросы покажутся тебе обидными, пойми, пожалуйста, что это без злого умысла, по незнанию.
Друг ничего не ответил.
Промежутки между вспышками стали помедленнее, и, хотя Джим понимал: действия инопланетного существа не могут укладываться в обычные рамки человеческого поведения, ему показалось, что настроение пришельца изменилось и в красочном движении пятен света кроется настоящее самодовольство. Похоже, Друг переваривает слова Холли, решая, поверить или не поверить в их искренность.
Наконец они услышали его заметно подобревший голос:
— Задавайте ваши вопросы.
Холли заглянула в блокнот и спросила:
— Ты когда-нибудь освободишь Джима от этой работы?
— Он хочет, чтобы его освободили?
Холли испытующе посмотрела на Джима.
— Нет, если я действительно делаю добро, — сказал Джим и удивился собственному ответу, вспомнив испытания, через которые ему пришлось пройти за последние месяцы.
— Конечно, добро. Как ты можешь в этом сомневаться? Однако неважно, веришь ты в мои добрые намерения или нет, я никогда тебя не отпущу.
Зловещий тон Друга внес новую сумятицу в сердце Джима, который только что с облегчением узнал, что не спасает будущих воров и убийц.
— Но зачем тебе… — начала Холли.
— Есть ещё одна причина, почему я выбрал Джима Айренхарта для этой работы.
— Какая? — быстро спросил Джим.
— Ты искал её.
— Я?
— Тебе была нужна цель.
Джим понял. Страх перед Другом не уменьшился, но желание пришельца помочь ему тронуло до глубины души.
Придать смысл его пустой сломанной жизни — значило то же самое, что спасти Билли Дженкинса или Сузи Явольски, хотя они были избавлены от смерти мгновенной, а ему угрожало медленное и мучительное угасание души. Слова Друга говорили о том, что странному существу знакомо чувство сострадания, а Джим заслужил сочувствие, когда после самоубийства Ларри Какониса впал в тяжелую непроходящую депрессию. Даже если заверения пришельца — сплошная ложь, у него на глаза навернулись слезы благодарности.
— Почему ты ждал десять тысяч лет, чтобы выбрать кого-нибудь вроде Джима для помощи человечеству? — спросила Холли.
— Нужно было изучить ситуацию, собрать информацию, проанализировать и только потом решить, насколько оправдано вмешательство.
— И для этого тебе понадобилось десять тысяч лет? Но зачем? Вся наша письменная история столько не насчитывает!
В ответ — молчание.
Холли повторила вопрос.
Последовала долгая пауза, и наконец Друг сказал:
— Я ухожу.
Затем, видимо, опасаясь, что проявление сочувствия может быть расценено как слабость, голос внушительно добавил:
— Попытаетесь уйти — умрете.
— Когда ты вернешься?
— Не спите.
— Уже два часа ночи!
— Сны — двери.
— Черт возьми! Что же, нам вообще не спать? — взорвалась Холли. Свечение в стенах погасло.
Друг ушел.
* * *
Где-то смеются. Слушают музыку. Танцуют. Любят.
Круглая комнатка на чердаке мельницы, некогда использовавшаяся под склад, была до потолка заполнена дурными предчувствиями и ожиданиями беды.
Холли ненавидела свою вынужденную беспомощность. Как бы ни складывалась жизнь, она всегда была человеком действия. Если не нравилась работа — бросала и искала новую. Если человек переставал её интересовать — без колебаний шла на разрыв. Она привыкла убегать от проблем: закрывала глаза на коррупцию в журналистике — трудно быть кристально честной, когда все вокруг продается и покупается, старалась не думать об ответственности за судьбу близких, меняла города, работу, знакомых… Но, по крайней мере, бегство от проблем — тоже способ действия, а теперь её лишили последней надежды.
Все-таки в знакомстве с Другом есть свои плюсы: крути не крути, а от этой проблемы он убежать не позволит.
Спустя некоторое время они с Джимом занялись обсуждением недавнего визита и стали просматривать оставшиеся вопросы, внося в них изменения и дополнения. Заключительная часть беседы с Другом дала пищу для серьезных размышлений, хотя о конкретных результатах говорить не приходилось — оба они знали, что на слова Друга нельзя полностью положиться.
В четвертом часу не осталось сил ни стоять, ни сидеть. Они сдвинули спальные мешки и, вытянувшись бок о бок, уставились на купол потолка.
Лампу, чтобы не заснуть, установили на самую сильную яркость. Дожидаясь возвращения Друга, они лежали, держась за руки, и негромко обменивались ничего не значащими фразами — говорили о чем угодно, лишь бы не молчать. Трудно задремать посреди разговора: собеседник сразу заметит отсутствие ответа и ощутит, как слабеет ладонь засыпающего.
Холли думала, что бессонная ночь для неё — пара пустяков. В студенческие годы, готовясь к экзамену, она легко выдерживала до полутора суток, а в начале карьеры, когда журналистика ещё что-то для неё значила, не раз просиживала всю ночь напролет, роясь в книгах, прослушивая магнитофонные записи или подыскивая нужное слово для заголовка статьи. В последнее время у неё случались приступы бессонницы.
Одним словом, по натуре она — настоящая «сова». Как раз то, что нужно.
Однако, хотя после утреннего пробуждения в Лагуна-Нигель не прошло и суток, Холли с трудом боролась с дремотой. Казалось, кто-то невидимый вкрадчиво нашептывает на ухо:
«Спать, спать, спать».
Прошедшие дни потребовали от неё уйму сил и энергии, усталость берет свое. К тому же ей не удавалось выспаться несколько дней подряд: мучили кошмары. «Сны — двери». Сны таят в себе опасность, спать нельзя. Черт возьми, плевать на усталость, спать — нельзя. Холли изо всех сил старалась поддерживать затухающую беседу, хотя порой ловила себя на мысли, что плохо понимает, о чем они говорят. «Сны — двери». Такое впечатление, что ей вкололи наркотик или Друг, предупредив об опасности сна, незаметно давит на усыпляющую кнопку в её мозгу. «Сны — двери». Холли попыталась справиться с наступающим беспамятством, но поняла, что у неё нет сил даже пошевелиться или открыть глаза. Глаза закрыты. Она только сейчас это заметила. «Сны — двери». Никакой паники. Холли проваливалась в пустоту, хотя слышала, что сердце бьется все громче и быстрее. Ладонь разжалась. Она ждала, что Джим откликнется, разбудит её, но, почувствовав, как слабеют его пальцы, поняла: он тоже погружается в сон.
Холли окунулась в темноту.
И ощутила на себе чужой взгляд.
В ней всколыхнулись противоречивые чувства — облегчение и страх.
Что-то должно случиться. Она знала: что-то обязательно произойдет.
Но ничего не случилось. Ее окружала непроницаемая тьма.
Вдруг Холли поняла, что должна выполнить задание. Наверное, произошла ошибка. Задания получал Джим, а не она.
Задание. Ее задание. Ей дали задание. Важное. От выполнения которого зависит её собственная жизнь. И жизнь Джима. Самое существование мира зависит от того, как она выполнит задание.
Кругом темнота.
Холли проваливалась в нее, как в черную воду.
Медленно погружалась в забытье и уже ни о чем не думала.
Ей приснился сон. По сравнению с ним все прошлые кошмары выглядела жалкой тенью. На этот раз Враг и мельница отсутствовали. Но проходящие перед её мысленным взором картины были нарисованы с поистине иезуитскими подробностями, а ужас и мука, обрушившиеся на её сознание, оглушили и застали Холли врасплох; по сравнению с ними даже полет на 246-м рейсе казался детской забавой.
Холли открыла глаза и увидела, что лежит под столом на кафельном полу. Рядом — металлический стул с оранжевой пластиковой спинкой. Под ним — горка рассыпанной жареной картошки и гамбургер, из которого вывалилась начинка: мясо и листья салата, политые темно-красным кетчупом. Еще дальше лежит старая леди. Ее лицо обращено к Холли. Немигающий взгляд скользит мимо круглых металлических ножек стула, мимо золотистой картошки и растерзанного гамбургера. Женщина смотрит в одну точку, и в её глазах застыло удивление. Вдруг Холли замечает, что вместо одного глаза у старушки дыра, и из неё вытекает струйка крови. О Боже! Простите меня, леди, простите. Холли слышит страшный непонятный звук:
— Та-та-та-та-та-та. Кричат люди, много людей.
— Та-та-та-та-та-та.
Вопли понемногу стихают, слышен звон битого стекла, треск ломающегося дерева, чей-то яростный крик, переходящий в медвежий рев.
— Та-та-та-та-та-та.
Это — звуки выстрелов. Теперь Холли ясно различает тяжелый ритмичный треск автоматных очередей. Она хочет выбраться из-под стола и перекатывается на другой бок, потому что не может заставить себя ползти мимо старой женщины с простреленным глазом. Но прямо перед ней лежит девочка лет восьми, и Холли в оцепенении смотрит на её розовое платье, белые чулки и черные маленькие туфельки. Маленькая белокурая девочка в черных туфельках, маленькая девочка, маленькая девочка, маленькая девочка в белых чулочках, маленькая девочка, маленькая девочка… Маленькая девочка, у которой нет половины лица. Белая окровавленная улыбка. Разбитые зубы, обнаженные в кривой окровавленной улыбке.
Вопли, стоны, всхлипы. И опять:
— Та-та-та-та-та-та. Этот кошмар никогда не кончится. Снова и снова отвратительный страшный звук:
— Та-та-та-та-та-та.
Скорее прочь от мертвой старушки и девочки с половиной лица.
Ладони скользят по теплой картошке, натыкаются на горячий рыбный бутерброд, шлепают по липкой горчице. Холли на четвереньках ползет под столами, пробирается между перевернутыми стульями. Ее рука попадает в ледяную лужицу разлитой на полу кока-колы, и на стенке бумажного стаканчика Холли видит надпись:
«Утенок Дикси». Значит, она в кафе «Дворец Утенка Дикси». Это одно из её любимых мест. Наверное, они поняли, что кафе не место для криков. Но кто-то всхлипывает и стонет, кто-то жалобно молит о помощи. Холли выбирается из-под стола и в нескольких шагах от себя замечает странно одетого человека. Человек стоит к ней боком и Холли не видит его лица. Он похож на ряженого во время веселого празднования Хэллоуина. Но это не праздник. Однако на мужчине маскарадный костюм: армейские ботинки и брюки, черная майка и берет вроде тех, что носят «зеленые береты», только черного цвета. Военная форма — явная бутафория: не бывает солдат с такими толстыми животами и недельной щетиной. Солдаты обязаны бриться. Странный человек просто вырядился под десантника. Перед ним на коленях молоденькая официантка. Холли запомнила её рыжие волосы и улыбку, когда девушка подмигнула ей, принимая заказ. Она склонилась перед человеком в военной форме, опустила голову, словно в молитве. Холли явственно слышит её умоляющий голос:
— Не надо, пожалуйста, не надо, пожалуйста, пожалуйста…
Мужчина что-то выкрикивает о ЦРУ и шпионах, засевших в подвале кафе. Затем он умолкает и, уставившись на рыжеволосую девушку, приказывает:
— Посмотри мне в глаза.
— Пожалуйста, не надо, — молит та о пощаде.
— Посмотри мне в глаза, — снова требует он. Девушка испуганно поднимает голову, и человек в военной форме спрашивает:
— Ты думаешь, я идиот?
Официантка исступленно мотает головой.
— Пожалуйста, не надо, я ничего не знаю.
— Знаешь, сука! — яростно рычит убийца и целится девушке в лицо. Ствол автомата опускается и застывает в нескольких дюймах от её щеки. Она невнятно всхлипывает:
— А-а-а-а…
— Цэрэушница! — орет «черный берет». Холли кажется: ещё миг — и он расхохочется и отбросит в сторону автомат, все актеры, которые играют мертвых, встанут и тоже засмеются, на сцену выйдет хозяин кафе и раскланяется, как после окончания маскарадного представления. Но это не Хэллоуин. Человек в военной форме давит на курок.
— Та-та-та-та.
Рыжеволосая девушка исчезает. Холли угрем бросается назад и ползет прочь от страшного места. Только бы не попасться ему на глаза. Человек в военной форме — сумасшедший, самый настоящий сумасшедший. Вся измазанная в еде, падая на мокром полу и скользя в луже липкой крови, Холли пробирается мимо девочки в розовом платье.
Только бы он не услышал.
— Та-та-та-та-та.
Должно быть, сумасшедший стреляет в другую сторону. Ни одна пуля не ударяется рядом с ней, и Холли протискивается между стулом и телом мужчины с выпущенными кишками, продолжая двигаться к выходу. На улице завывают полицейские сирены, сейчас подоспеют копы и… Позади неё с грохотом переворачивается стол. Холли с ужасом оглядывается. Убийца заметил её и бросился в погоню. Он идет по залу и неумолимо приближается, отодвигая столы, пиная подвернувшиеся под ногу стулья. Холли перебирается через ноги мертвой женщины, оказывается в углу и натыкается ещё на один труп. Она в углу, зажатая мертвецами, и ей не выбраться отсюда. Сумасшедший настигает её. Холли не хочет видеть его страшный оскал, не хочет смотреть на дуло автомата, как смотрела рыжеволосая девушка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
— У нас есть к тебе вопросы, — обратилась Холли к светящейся стене.
— Спрашивайте, спрашивайте.
Холли углубилась в свои записи, и Джим с надеждой подумал, что она будет не слишком агрессивной. Он чувствовал, что Друга очень легко вывести из равновесия.
— Почему ты выбрал для своих целей Джима?
— Это было удобно.
— Потому что он жил на ферме?
— Да.
— Ты когда-нибудь обращался к другим людям, кроме Джима?
— Нет.
— Ни разу за десять тысяч лет?
— Пытаешься поймать меня на слове? Думаешь, тебе это удастся? Все ещё не веришь, что я говорю правду?
Холли взглянула на Джима, и он покачал головой, показывая, что она выбрала неподходящее время для споров. Осмотрительность — не только лучшая часть мужества, но и их единственная надежда на спасение.
Он спросил себя, умеет ли существо читать его мысли или даже проникать в мозг и вводить свою программу. Скорее всего нет. Если бы пришелец знал, что они все ещё считают его сумасшедшим, спокойной беседе давно бы пришел конец.
— Извини, — сказала Холли. — У меня и в мыслях не было ловить тебя на слове. Просто мы хотим узнать о тебе побольше. Все это так удивительно! Если наши вопросы покажутся тебе обидными, пойми, пожалуйста, что это без злого умысла, по незнанию.
Друг ничего не ответил.
Промежутки между вспышками стали помедленнее, и, хотя Джим понимал: действия инопланетного существа не могут укладываться в обычные рамки человеческого поведения, ему показалось, что настроение пришельца изменилось и в красочном движении пятен света кроется настоящее самодовольство. Похоже, Друг переваривает слова Холли, решая, поверить или не поверить в их искренность.
Наконец они услышали его заметно подобревший голос:
— Задавайте ваши вопросы.
Холли заглянула в блокнот и спросила:
— Ты когда-нибудь освободишь Джима от этой работы?
— Он хочет, чтобы его освободили?
Холли испытующе посмотрела на Джима.
— Нет, если я действительно делаю добро, — сказал Джим и удивился собственному ответу, вспомнив испытания, через которые ему пришлось пройти за последние месяцы.
— Конечно, добро. Как ты можешь в этом сомневаться? Однако неважно, веришь ты в мои добрые намерения или нет, я никогда тебя не отпущу.
Зловещий тон Друга внес новую сумятицу в сердце Джима, который только что с облегчением узнал, что не спасает будущих воров и убийц.
— Но зачем тебе… — начала Холли.
— Есть ещё одна причина, почему я выбрал Джима Айренхарта для этой работы.
— Какая? — быстро спросил Джим.
— Ты искал её.
— Я?
— Тебе была нужна цель.
Джим понял. Страх перед Другом не уменьшился, но желание пришельца помочь ему тронуло до глубины души.
Придать смысл его пустой сломанной жизни — значило то же самое, что спасти Билли Дженкинса или Сузи Явольски, хотя они были избавлены от смерти мгновенной, а ему угрожало медленное и мучительное угасание души. Слова Друга говорили о том, что странному существу знакомо чувство сострадания, а Джим заслужил сочувствие, когда после самоубийства Ларри Какониса впал в тяжелую непроходящую депрессию. Даже если заверения пришельца — сплошная ложь, у него на глаза навернулись слезы благодарности.
— Почему ты ждал десять тысяч лет, чтобы выбрать кого-нибудь вроде Джима для помощи человечеству? — спросила Холли.
— Нужно было изучить ситуацию, собрать информацию, проанализировать и только потом решить, насколько оправдано вмешательство.
— И для этого тебе понадобилось десять тысяч лет? Но зачем? Вся наша письменная история столько не насчитывает!
В ответ — молчание.
Холли повторила вопрос.
Последовала долгая пауза, и наконец Друг сказал:
— Я ухожу.
Затем, видимо, опасаясь, что проявление сочувствия может быть расценено как слабость, голос внушительно добавил:
— Попытаетесь уйти — умрете.
— Когда ты вернешься?
— Не спите.
— Уже два часа ночи!
— Сны — двери.
— Черт возьми! Что же, нам вообще не спать? — взорвалась Холли. Свечение в стенах погасло.
Друг ушел.
* * *
Где-то смеются. Слушают музыку. Танцуют. Любят.
Круглая комнатка на чердаке мельницы, некогда использовавшаяся под склад, была до потолка заполнена дурными предчувствиями и ожиданиями беды.
Холли ненавидела свою вынужденную беспомощность. Как бы ни складывалась жизнь, она всегда была человеком действия. Если не нравилась работа — бросала и искала новую. Если человек переставал её интересовать — без колебаний шла на разрыв. Она привыкла убегать от проблем: закрывала глаза на коррупцию в журналистике — трудно быть кристально честной, когда все вокруг продается и покупается, старалась не думать об ответственности за судьбу близких, меняла города, работу, знакомых… Но, по крайней мере, бегство от проблем — тоже способ действия, а теперь её лишили последней надежды.
Все-таки в знакомстве с Другом есть свои плюсы: крути не крути, а от этой проблемы он убежать не позволит.
Спустя некоторое время они с Джимом занялись обсуждением недавнего визита и стали просматривать оставшиеся вопросы, внося в них изменения и дополнения. Заключительная часть беседы с Другом дала пищу для серьезных размышлений, хотя о конкретных результатах говорить не приходилось — оба они знали, что на слова Друга нельзя полностью положиться.
В четвертом часу не осталось сил ни стоять, ни сидеть. Они сдвинули спальные мешки и, вытянувшись бок о бок, уставились на купол потолка.
Лампу, чтобы не заснуть, установили на самую сильную яркость. Дожидаясь возвращения Друга, они лежали, держась за руки, и негромко обменивались ничего не значащими фразами — говорили о чем угодно, лишь бы не молчать. Трудно задремать посреди разговора: собеседник сразу заметит отсутствие ответа и ощутит, как слабеет ладонь засыпающего.
Холли думала, что бессонная ночь для неё — пара пустяков. В студенческие годы, готовясь к экзамену, она легко выдерживала до полутора суток, а в начале карьеры, когда журналистика ещё что-то для неё значила, не раз просиживала всю ночь напролет, роясь в книгах, прослушивая магнитофонные записи или подыскивая нужное слово для заголовка статьи. В последнее время у неё случались приступы бессонницы.
Одним словом, по натуре она — настоящая «сова». Как раз то, что нужно.
Однако, хотя после утреннего пробуждения в Лагуна-Нигель не прошло и суток, Холли с трудом боролась с дремотой. Казалось, кто-то невидимый вкрадчиво нашептывает на ухо:
«Спать, спать, спать».
Прошедшие дни потребовали от неё уйму сил и энергии, усталость берет свое. К тому же ей не удавалось выспаться несколько дней подряд: мучили кошмары. «Сны — двери». Сны таят в себе опасность, спать нельзя. Черт возьми, плевать на усталость, спать — нельзя. Холли изо всех сил старалась поддерживать затухающую беседу, хотя порой ловила себя на мысли, что плохо понимает, о чем они говорят. «Сны — двери». Такое впечатление, что ей вкололи наркотик или Друг, предупредив об опасности сна, незаметно давит на усыпляющую кнопку в её мозгу. «Сны — двери». Холли попыталась справиться с наступающим беспамятством, но поняла, что у неё нет сил даже пошевелиться или открыть глаза. Глаза закрыты. Она только сейчас это заметила. «Сны — двери». Никакой паники. Холли проваливалась в пустоту, хотя слышала, что сердце бьется все громче и быстрее. Ладонь разжалась. Она ждала, что Джим откликнется, разбудит её, но, почувствовав, как слабеют его пальцы, поняла: он тоже погружается в сон.
Холли окунулась в темноту.
И ощутила на себе чужой взгляд.
В ней всколыхнулись противоречивые чувства — облегчение и страх.
Что-то должно случиться. Она знала: что-то обязательно произойдет.
Но ничего не случилось. Ее окружала непроницаемая тьма.
Вдруг Холли поняла, что должна выполнить задание. Наверное, произошла ошибка. Задания получал Джим, а не она.
Задание. Ее задание. Ей дали задание. Важное. От выполнения которого зависит её собственная жизнь. И жизнь Джима. Самое существование мира зависит от того, как она выполнит задание.
Кругом темнота.
Холли проваливалась в нее, как в черную воду.
Медленно погружалась в забытье и уже ни о чем не думала.
Ей приснился сон. По сравнению с ним все прошлые кошмары выглядела жалкой тенью. На этот раз Враг и мельница отсутствовали. Но проходящие перед её мысленным взором картины были нарисованы с поистине иезуитскими подробностями, а ужас и мука, обрушившиеся на её сознание, оглушили и застали Холли врасплох; по сравнению с ними даже полет на 246-м рейсе казался детской забавой.
Холли открыла глаза и увидела, что лежит под столом на кафельном полу. Рядом — металлический стул с оранжевой пластиковой спинкой. Под ним — горка рассыпанной жареной картошки и гамбургер, из которого вывалилась начинка: мясо и листья салата, политые темно-красным кетчупом. Еще дальше лежит старая леди. Ее лицо обращено к Холли. Немигающий взгляд скользит мимо круглых металлических ножек стула, мимо золотистой картошки и растерзанного гамбургера. Женщина смотрит в одну точку, и в её глазах застыло удивление. Вдруг Холли замечает, что вместо одного глаза у старушки дыра, и из неё вытекает струйка крови. О Боже! Простите меня, леди, простите. Холли слышит страшный непонятный звук:
— Та-та-та-та-та-та. Кричат люди, много людей.
— Та-та-та-та-та-та.
Вопли понемногу стихают, слышен звон битого стекла, треск ломающегося дерева, чей-то яростный крик, переходящий в медвежий рев.
— Та-та-та-та-та-та.
Это — звуки выстрелов. Теперь Холли ясно различает тяжелый ритмичный треск автоматных очередей. Она хочет выбраться из-под стола и перекатывается на другой бок, потому что не может заставить себя ползти мимо старой женщины с простреленным глазом. Но прямо перед ней лежит девочка лет восьми, и Холли в оцепенении смотрит на её розовое платье, белые чулки и черные маленькие туфельки. Маленькая белокурая девочка в черных туфельках, маленькая девочка, маленькая девочка, маленькая девочка в белых чулочках, маленькая девочка, маленькая девочка… Маленькая девочка, у которой нет половины лица. Белая окровавленная улыбка. Разбитые зубы, обнаженные в кривой окровавленной улыбке.
Вопли, стоны, всхлипы. И опять:
— Та-та-та-та-та-та. Этот кошмар никогда не кончится. Снова и снова отвратительный страшный звук:
— Та-та-та-та-та-та.
Скорее прочь от мертвой старушки и девочки с половиной лица.
Ладони скользят по теплой картошке, натыкаются на горячий рыбный бутерброд, шлепают по липкой горчице. Холли на четвереньках ползет под столами, пробирается между перевернутыми стульями. Ее рука попадает в ледяную лужицу разлитой на полу кока-колы, и на стенке бумажного стаканчика Холли видит надпись:
«Утенок Дикси». Значит, она в кафе «Дворец Утенка Дикси». Это одно из её любимых мест. Наверное, они поняли, что кафе не место для криков. Но кто-то всхлипывает и стонет, кто-то жалобно молит о помощи. Холли выбирается из-под стола и в нескольких шагах от себя замечает странно одетого человека. Человек стоит к ней боком и Холли не видит его лица. Он похож на ряженого во время веселого празднования Хэллоуина. Но это не праздник. Однако на мужчине маскарадный костюм: армейские ботинки и брюки, черная майка и берет вроде тех, что носят «зеленые береты», только черного цвета. Военная форма — явная бутафория: не бывает солдат с такими толстыми животами и недельной щетиной. Солдаты обязаны бриться. Странный человек просто вырядился под десантника. Перед ним на коленях молоденькая официантка. Холли запомнила её рыжие волосы и улыбку, когда девушка подмигнула ей, принимая заказ. Она склонилась перед человеком в военной форме, опустила голову, словно в молитве. Холли явственно слышит её умоляющий голос:
— Не надо, пожалуйста, не надо, пожалуйста, пожалуйста…
Мужчина что-то выкрикивает о ЦРУ и шпионах, засевших в подвале кафе. Затем он умолкает и, уставившись на рыжеволосую девушку, приказывает:
— Посмотри мне в глаза.
— Пожалуйста, не надо, — молит та о пощаде.
— Посмотри мне в глаза, — снова требует он. Девушка испуганно поднимает голову, и человек в военной форме спрашивает:
— Ты думаешь, я идиот?
Официантка исступленно мотает головой.
— Пожалуйста, не надо, я ничего не знаю.
— Знаешь, сука! — яростно рычит убийца и целится девушке в лицо. Ствол автомата опускается и застывает в нескольких дюймах от её щеки. Она невнятно всхлипывает:
— А-а-а-а…
— Цэрэушница! — орет «черный берет». Холли кажется: ещё миг — и он расхохочется и отбросит в сторону автомат, все актеры, которые играют мертвых, встанут и тоже засмеются, на сцену выйдет хозяин кафе и раскланяется, как после окончания маскарадного представления. Но это не Хэллоуин. Человек в военной форме давит на курок.
— Та-та-та-та.
Рыжеволосая девушка исчезает. Холли угрем бросается назад и ползет прочь от страшного места. Только бы не попасться ему на глаза. Человек в военной форме — сумасшедший, самый настоящий сумасшедший. Вся измазанная в еде, падая на мокром полу и скользя в луже липкой крови, Холли пробирается мимо девочки в розовом платье.
Только бы он не услышал.
— Та-та-та-та-та.
Должно быть, сумасшедший стреляет в другую сторону. Ни одна пуля не ударяется рядом с ней, и Холли протискивается между стулом и телом мужчины с выпущенными кишками, продолжая двигаться к выходу. На улице завывают полицейские сирены, сейчас подоспеют копы и… Позади неё с грохотом переворачивается стол. Холли с ужасом оглядывается. Убийца заметил её и бросился в погоню. Он идет по залу и неумолимо приближается, отодвигая столы, пиная подвернувшиеся под ногу стулья. Холли перебирается через ноги мертвой женщины, оказывается в углу и натыкается ещё на один труп. Она в углу, зажатая мертвецами, и ей не выбраться отсюда. Сумасшедший настигает её. Холли не хочет видеть его страшный оскал, не хочет смотреть на дуло автомата, как смотрела рыжеволосая девушка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50