"Ууууааа!" Весь интеллект
был подавлен инстинктом, пока он не оказался на ступеньках крыльца, по
которым бешено вскарабкался, и уже наверху, наконец, обернулся и крикнул:
- Нет! - ясному, бодрому, голубому монтанскому дню.
Чистое покрывало снега на поле было тронуто только его собственными
следами, одинокими, от самого леса.
Он вошел в дом.
Запер дверь.
В большой кухне долго стоял перед кирпичным камином, одетый все еще
для выхода, наслаждаясь теплом, которое лилось из камина, - и все никак не
мог согреться.
Он старик. Семьдесят. Старик, который живет один слишком долго и
мучительно скучает по своей жене. Если старость заползла в него, кто
вокруг это заметит? Старый, одинокий человек, в бреду вообразивший всякую
жуть.
- Дерьмо, - сказал он через некоторое время.
Одинок, все правильно, но - не старик.
Содрав с себя шапку, куртку, перчатки и ботинки, он начал извлекать
из стенного шкафа в кабинете ружья и винтовки. И зарядил их все.

5
Мэ Хонг, которая жила через улицу, зашла присмотреть за Тоби. Ее муж
тоже был полицейским, хотя и не в том же участке, что Джек. Хонги сами не
имели детей, и поэтому Мэ была совершенно свободна и могла оставаться с
Тоби так долго, сколько понадобится в том случае, если Хитер пробудет в
больнице допоздна.
Пока Луи Сильвермен и Мэ оставались на кухне, Хитер приглушила звук
телевизора и рассказала Тоби, что произошло. Она сидела на скамеечке, а
он, отбросив одеяла, устроился на краешке кресла. Мать стиснула его
маленькие руки в своих. Хитер не делилась с ним самыми мрачными деталями,
частью потому, что и сама не знала их все, но также и потому, что считала:
восьмилетка не справится со столь многим. С другой стороны, не могла
умолчать обо всем произошедшем, так как они были семьей полицейского и
жили с подавленным ожиданием какого-то несчастья, которое обрушилось этим
утром. Даже ребенку было нужно, и он имел право, знать правду, когда его
отца серьезно ранили.
- Я могу поехать с тобой в больницу? - спросил Тоби, сжимая ее руку
несколько сильнее, чем он, возможно, собирался.
- Тебе лучше остаться дома, солнышко.
- Я больше не болен.
- Нет, болен.
- Я чувствую себя хорошо!
- Ты же не хочешь заразить своими микробами папу?
- С ним все будет хорошо, мам?
Она могла ему дать только один ответ, даже если и не была уверена,
что он подтвердится потом:
- Да, малыш, с ним все будет хорошо.
Его взгляд был прямым: сын хотел правды. Именно теперь он казался
гораздо старше восьми лет. Может быть, дети полицейских растут быстрее
прочих, быстрее, чем нужно.
- Ты уверена? - сказал он.
- Да, я уверена.
- К-куда он ранен?
- В ногу.
Не солгала. Это было одно из мест, куда попали пули. Одна в ногу и
два попадания в корпус. Так сказал Кроуфорд. Боже! Что это значит? Прошли
в легкие? В живот? В сердце? По крайней мере, его не ранили в голову.
Томми Фернандес был поражен в голову, никаких шансов выжить.
Она почувствовала, как мучительный спазм рыдания поднимается в ней, и
постаралась загнать его обратно, не осмеливаясь предоставить ему голос
перед Тоби.
- Это не так плохо, в ногу, - Тоби говорил спокойно, но его нижняя
губа дрожала. - Что с преступником?
- Он мертв.
- Папа прикончил его?
- Да, он его прикончил.
- Хорошо, - сказал Тоби.
- Папа сделал все так, как было нужно, и теперь мы тоже должны
сделать, как нужно, мы должны быть сильными. Хорошо?
- Да.
Он был столь мал. Это нечестно, взваливать такой груз на маленького
мальчика.
- Папе нужно знать, что мы в порядке, что мы сильные, тогда ему не
надо будет беспокоиться за нас, и он сможет сосредоточиться на своем
выздоровлении.
- Конечно.
- Какой ты у меня замечательный мальчик. - Она взяла его за руку. - Я
и вправду горжусь тобой, ты знаешь это?
Внезапно застеснявшись, Тоби уставился в пол. - Ну... Я... Я горжусь
папой.
- Ты и должен гордиться им, Тоби. Твой папа герой.
Он кивнул, но не смог ничего сказать. Лицо сморщилось, когда он
попытался сдержать слезы.
- Тебе будет хорошо с Мэ.
- Да.
- Я вернусь скоро, как только смогу.
- Когда?
- Как только смогу.
Он спрыгнул с кресла к ней, так быстро и с такой силой, что почти
столкнул ее с табуретки. Она крепко обняла его. Тоби дрожал, как будто от
лихорадки, хотя эта стадия болезни прошла уже два дня назад. Хитер
зажмурила глаза и прикусила язык почти до крови: надо быть сильной, быть
сильной, даже если, черт возьми, никто никогда раньше не должен был быть
таким сильным.
- Пора идти, - сказала она тихо.
Тоби отступил.
Она улыбнулась, пригладила его взъерошенные волосы.
Он устроился в кресле и снова положил ноги на скамеечку. Она обернула
его одеялами, затем снова повысила звук телевизора.
Элмер Фудд пытался прикончить Багз Банни. Трахтарарах. Бум-бум,
бэнг-бэнг, ду-ду-ду, тук, звяк, ууу-хаа, снова и снова по вечному кругу.
На кухне Хитер обняла Мэ Хонг и прошептала: - Не позволяй ему
смотреть какой-нибудь обычный канал, где бывают выпуски новостей.
Мэ кивнула:
- Если он устанет от мультфильмов, мы с ним во что-нибудь поиграем.
- Эти ублюдки на телевидении всегда показывают насилие, повышают себе
рейтинг. Я не хочу, чтобы он видел кровь своего отца на земле.

Гроза смыла все цвета дня. Небо было обуглено, как сгоревшие руины, и
даже с расстояния одного квартала пальмы казались черными. Принесенный
ветром дождь, серый, как железные гвозди, долбил по всей поверхности, и
сточные канавы переполнились грязной водой.
Луи Сильвермен был в форме и вел машину отдела, поэтому пользовался
мигалкой и сиреной, чтобы расчистить дорогу впереди них, держась вне
основной автострады.
Сидя на месте напарника-стрелка рядом с Луи, зажав руки между колен,
опустив плечи и дрожа, Хитер сказала:
- Ну, теперь мы одни. Тоби не услышит, поэтому говори мне все прямо.
- Дело плохо. Левая нога, нижняя правая часть брюшной полости,
верхняя правая часть груди. У подонка был "мини-узи", девятимиллиметровое
оружие, так что пули нелегкие. Джек был без сознания, когда мы приехали,
фельдшеры не могли привести его в чувство.
- И Лютер мертв?
- Да.
- Лютер всегда казался...
- Похожим на скалу.
- Да. Всегда был таким. Как гора.
Они проехали квартал в молчании.
Затем она спросила:
- Сколько еще убито?
- Трое. Владелец станции, механик и человек при бензоколонке. Но
благодаря Джеку, жена владельца, миссис Аркадян, жива.
Они еще находились в миле или около того от больницы, когда "понтиак"
впереди отказался уступить им дорогу. У него были слишком большие колеса,
завышенный капот и воздухозаборники спереди и сзади. Луи подождал разрыва
во встречном движении и затем пересек сплошную желтую линию, чтобы
объехать машину. Когда они проезжали мимо нее, Хитер увидела четырех
злобных молодых людей внутри; волосы зачесаны назад и там завязаны. Под
влиянием современной версии гангстерского взгляда, лица ожесточены
враждебностью и недоверием.
- Джек вытянет, Хитер.
Мокрые черные улицы поблескивали извивающимися пятнами морозного
света, отражениями фар машин из встречного потока.
- Он стойкий, - сказал Луи.
- Мы все такие, - добавила она.

Джек все еще был в операционной главной Вестсайдской больницы, когда
в четверть одиннадцатого приехала Хитер. Женщина за справочным столом
подсказала имя хирурга - доктор Эмиль Прокнов - и предположила, что ждать
в комнате для посетителей, рядом с реанимационным отделением, будет
гораздо удобней, чем в основном вестибюле.
Теория воздействия цвета на психику вовсю использовалась в холле.
Стены были лимонно-желтые, а обитые винилом сиденья и спинки стульев из
серых стальных трубок - ярко оранжевыми, как будто вся напряженность
тревоги, страха и горя могла быть, как в театре, расслаблена подходящими
веселыми декорациями.
Хитер была не одна в этой комнате с балаганной расцветкой. Рядом с
Луи сидели трое полицейских - два в форме, один в обычной одежде - их всех
она знала. Они обняли ее, сказали, что Джек вытянет, предложили принести
кофе и, в общем, пытались поднять ее дух. Это были первые в потоке друзей
и приятелей-полицейских из департамента, кто участвовал в дежурстве,
потому что любили Джека. А также и потому, что в обществе с растущим
насилием, где уважение к закону в некоторых кругах не было очень горячим,
полицейские более других нуждались в заботе и защите.
Несмотря на благожелательную кампанию людей, в чьих добрых намерениях
она не сомневалась, ожидание было мучительным. Хитер чувствовала себя не
менее одинокой, чем если бы была здесь безо всех них.
Купаясь в изобилии резкого флюоресцентного света, желтые стены и
сияющие оранжевые стулья, казалось, становились все ярче с каждой минутой.
Это цветистое украшение скорее изматывало ее, чем ослабляло беспокойство,
и время от времени Хитер закрывала глаза.
К 11:15 она пробыла в больнице уже час, а Джек был в операционной
полтора. Люди из группы поддержки - которых теперь насчитывалось шестеро,
- были единодушны в своем мнении, будто столько времени под ножом - это
хороший знак. Если Джек был бы ранен смертельно, говорили они, то пробыл
бы в операционной совсем недолго, и ведь дурные вести всегда приходят
быстро.
Хитер не была так в этом уверена. Она не позволяла расти надежде,
потому что понимала, что совсем падет духом, если новости все же окажутся
плохими.
Потоки ливня разбивались об окна и стекали по стеклу. Сквозь
искажающие линзы воды город снаружи казался совершенно лишенным прямых
линий и острых краев - сюрреалистическая метаморфоза расплавленных форм.
Приходили незнакомые люди, кое-кто с красными от слез глазами. Все
тихо напряженные, ожидающие вестей о других пациентах, своих друзьях или
родственниках. Некоторые промокли под дождем, и приносили с собой запахи
влажной шерсти и хлопка.
Хитер походила. Выглянула за окно. Выпила горького кофе из автомата.
Затем села с "Ньюсуик" месячной давности, пытаясь прочитать историю о
самой новой актрисе в Голливуде, но каждый раз, когда она доходила до
конца абзаца, то не могла вспомнить ни слова из того, что в нем
описывалось.
В 12:15, когда Джек был под ножом уже два с половиной часа, все из
группы поддержки продолжали делать вид, что отсутствие новостей - тоже
хорошая новость и что шансы Джека растут с каждой минутой, которую
проводит с ним врач. Некоторые, включая Луи, испытывали определенное
неудобство, встречаясь с глазами Хитер, однако и они говорили тихо, как
будто в похоронном зале, а не в больнице. Серость бури за окном перетекла
в их лица и голоса.
Уставившись в "Ньюсуик" и не видя букв, она начала размышлять, что ей
делать, если Джек не вытянет. Такие мысли казались предательскими, и
сначала Хитер подавляла их, как будто сам акт воображения жизни без Джека
как-то мог способствовать его смерти.
Он не мог умереть. Она нуждалась в нем, и Тоби тоже.
От мысли о том, как она сообщит Тоби о смерти Джека, ее затошнило.
Мелкий холодный пот выступил на затылке. Она подумала, что, должно быть,
так ее организм избавляется от скверного кофе.
Наконец дверь в холл открыл человек в зеленой одежде хирурга.
- Миссис Макгарвей?
Когда все повернулись к ней, Хитер отложила журнал на край стола
рядом со своим стулом и встала на ноги.
- Я доктор Прокнов, - сказал он, подходя к ней.
Хирург, который все это время трудился над Джеком. - Лет сорока,
стройный, с вьющимися черными волосами и темными, но чистыми глазами,
которые были - или ей это представилось? - сострадательными и мудрыми.
- Ваш муж сейчас в послеоперационной. Мы переместим его в
реанимационную очень скоро.
Джек был жив.
- Он поправится?
- У него много шансов, - сказал Прокнов.
Группа поддержки отнеслась к этому сообщению с энтузиазмом, но Хитер
была более осторожна и не спешила предаваться оптимизму. Тем не менее, от
облегчения у нее ослабли ноги. Она почувствовала, что сейчас рухнет на
пол.
Как будто читая ее мысли, Прокнов отвел ее к стулу. Он пододвинул
другой стул под прямым углом и сел к ней лицом.
- Две раны особенно серьезные, - сказал он. - Одна в ногу и другая -
в брюшную полость, нижняя правая сторона. Он потерял много крови и был в
глубоком шоке к тому времени, когда до него добрались фельдшеры.
- У него все будет хорошо? - спросила Хитер снова, чувствуя, что у
Прокнова есть новости, которые ему неохота сообщать.
- Как я сказал, у него много шансов. Я действительно так думаю. Но
пока он еще не вышел из комы.
Глубокое сочувствие читалось на лице и в глазах Эмиля Прокнова, и
Хитер не могла вынести того, что стала объектом столь глубокой симпатии,
потому что это означало, что реанимационная хирургия - это последняя
возможность спасти Джека. Она опустила глаза, не в силах встречаться со
взглядом врача.
- Мне пришлось вырезать ему правую почку, - сказал Прокнов, - но с
другой стороны, это совсем замечательно - лишь малое внутреннее
повреждение. Еще меньше проблем с кровеносными сосудами. Задета толстая
кишка. Мы все вычистили, подлатали, установили брюшные временные дренажные
трубки, и держим его на антибиотиках, чтобы предотвратить инфекцию. Здесь
никаких хлопот не будет.
- Человек может жить... может жить с одной почкой, правда?
- Да, конечно. Она никак не изменит его образ жизни.
Что же тогда изменит его образ жизни, какая другая рана, какое
повреждение? - хотела спросить она, но не нашла в себе мужества.
1 2 3 4 5 6 7 8