Секретарша решила, что пришли из Иммиграционной службы. Она немного оттаяла, когда увидела их удостоверения, и совсем успокоилась, когда Тони сказал, что вовсе не интересуется, кто у них работает и из каких стран.
Мистер Гарамалькис был у себя. Секретарша хотела было проводить их, но тут зазвонил телефон, и она, объяснив им, куда идти, сняла трубку. В огромном зале пахло мылом и хлоркой. Было жарко и шумно. Машины гудели, жужжали и брызгали пеной. Огромные сушилки шумели и монотонно вздрагивали. Одни работники выгружали тюки с бельем, другие заталкивали его в машины, женщины паковали чистое белье. В углу прачечной была слышна быстрая испанская речь.
Винсент Гарамалькис сидел за обшарпанным столом в углу зала. Стол находился на трехфутовом подиуме, чтобы хозяин мог наблюдать за работниками, Гарамалькис встал и вышел из-за стола, когда увидел посетителей. Это был маленький толстый человек с круглой лысиной и грубыми чертами лица.
— Полиция, — сказал Фрэнк, показав удостоверение.
— А-а, — отозвался Гарамалькис.
— Не из Иммиграционной службы, — добавил Тони.
— Чего мне бояться Иммиграционной службы, — храбрился Гарамалькис.
— Ваша секретарша боится, — сказал Фрэнк. Гарамалькис ухмыльнулся:
— У меня все чисто. Я нанимаю только граждан США или иностранцев с документами.
— Нас не интересует, откуда ваши рабочие.
— Что же вы хотите?
— Вот этот человек... — Фрэнк подал ему три снимка Бобби Вальдеса.
Гарамалькис взглянул на фотографии.
— Что с ним?
— Вы его знаете? Мы ищем его.
— Зачем?
— Он в розыске.
— Что он натворил?
— Слушай, — сказал Фрэнк, не выдержав, — если будешь ломаться, нам придется привлечь Иммиграционную службу. Не расскажешь, мы найдем способ закрыть эту контору. Ясно?
Тони сказал:
— Мистер Гарамалькис, мой отец эмигрировал из Италии. Документы у него были в порядке, он получил гражданство, но ему все-таки пришлось иметь дело с Иммиграционной службой. Они что-то напутали в записях... пиковое положение. Они протаскали его два месяца: то вызывали к себе, то вдруг являлись к нам домой. Они требовали документы, но когда папа показывал паспорт, говорили, что они подделаны. Были угрозы. Уже составили приказ о высылке из страны, когда, наконец, все уладилось. Как видите, я сам пострадал от Иммиграционной службы.
Толстяк посмотрел на Тони и покачал головой.
— Года два назад иранские студенты переворачивали машины, пытались поджечь дома, но чертова Иммиграционная служба не вышвырнула этих скотов из страны. Она в это время преследовала моих работников. Люди, которые работают у меня, не поджигают домов. Не переворачивают машины и не бросают камней в полицейских, они много работают. Им нужно думать о пропитании. Они приехали сюда работать. Знаете, почему эмиграция преследует их? Нет? Тогда я скажу. Эти мексиканцы безобидны. Это не религиозные фанатики, как иранцы. Можно совершенно безнаказанно унижать безобидных мексиканцев.
— Я понимаю вас, — сочувственно сказал Тони. — Итак, вы видели фото... Но Гарамалькис хотел до конца рассказать все, что накопилось в его душе.
— Четыре года назад меня проверяли в первый раз. У некоторых моих работников вышел срок, указанный на визе. С того самого случая я решил нанимать людей только с действительными визами. Таких оказалось недостаточно. Что делать? Нанимать граждан США? Черта с два! Я не могу много платить своим работникам, а американцев не прельстит такая сумма. Безработный получает больше, чем я плачу. Тогда я два месяца промучался, не зная, что предпринять. Едва не разорился. Услугами моей прачечной пользуются отели, мотели, рестораны, парикмахерские... Им следует доставлять белье в точно назначенный срок. Если я нанял бы опять мексиканцев, прачечная бы закрылась.
Фрэнку надоело выслушивать признания хозяина. Он уже собирался прервать его, когда Тони положил ему руку на плечо, успокаивая раздражительного друга.
— Я понимаю, — продолжал Гарамалькис, — когда иностранцы без документов не получают пособия, но мне совершенно непонятно, зачем высылать тех, которые выполняют здесь низкооплачиваемую работу. — Он вздохнул, еще раз взглянув на снимки Бобби Вальдеса. — Да, я его знаю.
— Мы слышали, он работал здесь?
— Да.
— Когда?
— В начале лета. Кажется, в июне.
— Как раз после исчезновения из-под надзора, — сказал Фрэнк Тони.
— Как он назвался? — спросил Тони у хозяина.
— Жуан.
— Фамилия?
— Не помню. Он работал чуть больше месяца. Посмотрю в книге.
Гарамалькис спустился вниз и повел их через весь зал, окутанный паром, мимо гудящих машин, и нашел нужную книгу. Бобби был записан под именем Жуана Масквези.
— Он объяснил, почему уходит от вас?
— Нет.
В книге был записан адрес: Ла-Бреа авеню.
— Если мы не найдем там Масквези, — сказал Тони, — нам придется вернуться и поговорить с работниками.
— Как хотите, — ответил Гарамалькис, — только это будет не просто сделать.
— Почему?
— Многие из них не знают английского.
Тони улыбнулся и сказал по-испански:
— Я с детства знаю испанский.
— О! — удивился Гарамалькис.
Уже в машине Фрэнк сказал:
— Тебе лучше удалось поговорить с ним, чем мне.
Тони удивил этот комплимент. Впервые за три месяца работы Фрэнк признал себя побежденным.
— Я хотел бы кое-что у тебя перенять, — продолжал Фрэнк. — Не все, конечно. Мой метод все-таки лучше срабатывает. Но время от времени сталкиваешься с такими типами, из которых так просто ничего не вытрясешь, а тебе они все выкладывают в пять минут.
— Этому не сложно научиться.
— Нет. Ты знаешь, как подойти к человеку. У меня не получится.
Фрэнк помолчал. Они остановились перед красным сигналом светофора.
— То, что я тебе скажу, тебе, наверное, не понравится.
— Ну, говори.
— Я насчет той женщины.
— Хилари Томас?
— Да. Она тебе понравилась, правда?
— М-м. Да-а.
— Я так и знал. Ты на нее глаз положил.
— Нет. Она красива, но я не...
— Не виляй. Я заметил, как ты на нее смотрел.
Загорелся зеленый. Минуту они ехали молча. Наконец Тони сказал:
— Ты прав. Но Хилари Томас... не похожа на других. Она роскошная женщина, это правда, но разве ты не почувствовал, как она умна?
— Я обратил внимание только на внешность, — ответил Фрэнк, — но ее ум оставил меня равнодушным.
— Фрэнк, она не лгала.
— Ты слышал, что сказал шериф?
— Ее история — это не выдумка. Конечно, попав в такую ситуацию, напуганная до смерти, она могла принять за Фрая кого-то другого.
Фрэнк прервал его:
— Твое новое увлечение не оправдывает того, что ты сделал вчера.
Тони смутился.
— А что я сделал?
— Следовало бы поддержать напарника в такой ситуации.
— Не понимаю.
Лицо Фрэнка вспыхнуло от злости. Он отвернулся.
— Вчера ты несколько раз становился на ее сторону.
— Фрэнк, я не хотел...
— Ты постоянно мешал мне.
— Мне показалось, ты был грубоват вчера.
— Мог бы хоть иначе это делать. Намекнуть, моргнуть, что ли. Ты же то и дело встревал. Рыцарь выискался.
— Ее следовало поддержать: для нее это была настоящая пытка.
— Черт! — разозлился Фрэнк. — Какая пытка, когда она все сочинила.
— Я не согласен с тобой.
— Конечно, если думать не головой, а задницей.
— Фрэнк, ты не прав.
— Если я так груб, то почему ты не стал вести допрос?
— Я тоже задавал вопросы. Господи! — вышел из себя Тони. — Когда ты звонил. И потом, когда она беседовала с журналистами, почему ты мне ничего не сказал?
— Не думал, что ты станешь слушать. К тому времени ты уже по уши влюбился в нее и стоял с открытым ртом, слушая, что она говорит.
— Но в отличие от тебя я не даю свободы личным чувствам.
— Что?
— Всегда, когда в деле замешана женщина, ты стараешься запугать ее, выложить перед ней самую неприятную информацию. И делаешь это с нескрываемым наслаждением.
— Я выполняю свой долг.
— Говорить с потерпевшими, особенно с женщинами, можно и помягче.
— Как ты, — ухмыльнулся Фрэнк.
— Только что ты признался, что и в нашей работе есть достоинства.
Фрэнк промолчал.
— Фрэнк, если ты не ужился с женой, то это не значит, что все женщины достойны презрения.
— Я их не презираю.
— Может быть, не сознательно, но подсознательно...
— Только не забивай мне голову фрейдистским дерьмом.
— Ладно, — ответил Тони, — но я отвечаю обвинением на обвинение. Если я вел себя непрофессионально, то и ты оказался не на высоте.
Фрэнк свернул на Ла-Бреа авеню.
Несколько минут прошли в молчании.
Наконец, Тони улыбнулся:
— Несмотря на недостатки, ты чертовски хороший полицейский.
Фрэнк удивленно уставился на него.
— Между нами постоянно возникают разногласия, — пояснил Тони. — Возможно, мы не сошлись характерами и нам придется работать отдельно, но, как детектив, ты замечательный парень.
Фрэнк прокашлялся:
— Ты... тоже.
— Спасибо.
— Но иногда в тебе многовато... сахару.
Тони посмотрел на номера пролетавших мимо домов.
— Где-то здесь.
В этом квартале находились станция обслуживания автомобилей, небольшой мотель, овощной магазин. Издалека дом, указанный в книге прачечной, показался новым, но вблизи стали видны следы разрушения и запустения: штукатурка осыпалась, трещины покрывали стены во всех направлениях. Старая краска шелушилась и сползала с дверей, неухоженные кусты сильно разрослись и теперь закрывали нижнюю часть фасада.
Хозяйку дома звали Лана Хаверби. Блондинка со смуглой кожей, лет сорока, она знала, что нравится мужчинам, и поэтому держалась, как на сцене. Ноги у нее, заметил Тони, были красивы, но все остальное оказалось далеким от идеала. Из-за плотно облегающего платья выделялись широкие бедра и полный живот. Огромные белые груди, усеянные голубоватыми прожилками, были полуобнажены глубоким вырезом. Лана Хаверби рассеянно смотрела куда-то в сторону. Ее речь была отрывиста, она начинала фразу и не заканчивала ее. Несколько раз она с удивлением обвела взглядом комнату, словно не понимая, как она здесь оказалась и что происходит.
Лана Хаверби сидела на стуле и рассматривала снимки Бобби Вальдеса.
— Да, — сказала она. — Хорошенький мальчик.
— Он здесь живет? — спросил Фрэнк.
— Жил... да. Квартира... 9.
— Выехал?
— Да-а.
— Когда?
— Летом. Я думаю, это было...
— Когда было?
— Первого августа.
Она откинулась на спинку стула.
— Сколько он здесь жил?
— Месяца три.
— Жил один?
— Один, — ответила Лана. — Хорошенький мальчик.
— Он сказал, куда переезжает?
— Нет. Хотела бы я знать его адрес.
— Почему? Он не заплатил?
— Нет, не поэтому. Я бы хотела знать, где бы я могла...
Она встряхнула головой и замолчала.
— Могли, что? — спросил в недоумении Тони.
Она моргнула.
— А-а. Я хотела бы навестить его. Знаете, я пыталась завлечь его в постель, но он оказался таким робким.
Она не спрашивала, почему их интересует Бобби Вальдес, то есть Жуан Масквези. Интересно, что она сказала бы, узнай, что ее «хорошенький робкий мальчик» в действительности насильник и убийца?
— К нему кто-нибудь приходил?
— К Жуану? Я никого не видела.
— Он не рассказывал о своей работе?
— По-моему, сначала он работал в какой-то прачечной, потом еще где-то.
— Не говорил, где именно?
— Нет. Но деньги у него были.
— Машина? — спросил Фрэнк.
— Не сразу. Купил через некоторое время. «Ягуар». Прекрасная машина.
— И дорогая, — добавил Фрэнк.
— Да-а. Он заплатил кучу денег, и все наличными.
— Как вы думаете, откуда у него были деньги?
— Я же сказала. Он хорошо зарабатывал.
— Вы уверены, что не знаете, где он работал?
— Конечно. Он никогда об этом не говорил. Знаете, когда я увидела машину, я поняла, что в прачечной он больше не работает.
Они еще несколько минут задавали вопросы, но уже было очевидно, что ничего нового они не узнают. Лана мучительно извлекала из памяти несвязные обрывки воспоминаний, словно снимала с полок сильно потраченные молью куски ткани.
Когда Тони и Фрэнк поднялись, чтобы уйти, она вскочила со стула и заторопилась к двери, соблазнительно покачивая студенистыми грудями. Это кокетство сорокалетней молодящейся женщины вызывало сочувствие. Она стояла у дверей, немного откинувшись назад и слегка согнув в колене ногу, — женщину в такой позе она видала в журнале для мужчин.
Фрэнк, стараясь не смотреть на колыхавшуюся прямо перед ним грудь, прошмыгнул боком в дверной проем и побежал вниз по лестнице. Тони улыбнулся и сказал:
— Спасибо за помощь, мисс Хаверби.
Она, впервые за время их беседы, внимательно посмотрела на Тони. Сейчас он заметил живой огонек в ее глазах.
— Я собираюсь бросить это дело. Я ведь когда-то вращалась в богатых кругах общества.
Тони не хотелось выслушивать признания этой женщины, но в ней было что-то притягивающее, и он, словно зачарованный, остановился.
— Когда мне было двадцать три, я бросила работу в ресторане. Тогда только восходила звезда «Битлз», началось повальное увлечение рок-музыкой. Какие возможности представились молодой девчонке: знакомства со звездами, поездки с группами по всей стране! О, какие это были годы! Какая жизнь! Мы все имели. Я переспала со многими знаменитостями. Меня знали и любили.
Она принялась перечислять все известные ей рок-группы шестидесятых годов. Трудно было решить, с какими из них она, действительно, путешествовала по стране, а какие — просто присочинила.
Раньше Тони совершенно не знал, да и не хотел знать, какова судьба многочисленных женщин-детей, следовавших за своими избранниками и отдавших им лучшие годы жизни. Теперь перед ним оказался живой пример. Эти женщины всюду бывали со своими кумирами, поклонялись им, как идолам, делились с ними наркотиками, доставляли телесные наслаждения, совершенно не задумываясь о том, что слава не вечна и завтра они никому не будут нужны. И в один прекрасный день, когда от употребления наркотиков явственно проступали на еще молодом лице морщинки, гас блеск в глазах и грудь теряла упругость, эту женщину изгоняли. Конечно, она еще могла пристроиться к другой группе, но долго это продолжаться не могло. Век «девочки-подружки» недолог, и ее заменяли на свежую, еще не испорченную девчонку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47