Все в селе привыкли видеть эту картину. Один остряк даже придумал Гугуцэ кличку - Охотничий Хвостик.
- А я говорю, не спеши обзывать человека, - возразил на это другой крестьянин. - Можешь звать меня не Леонтием, а кем хочешь, если Гугуцэ в один прекрасный день сам не появится с охотничьим ружьём за спиной!
Так бы оно, наверное, и было. Но однажды, бегая за подстреленной уткой, мальчик поранил себе ногу. Хромая, брёл он в камышах, скрежетал зубами от боли и думал: "Вот так, наверное, и уткам больно. А что, если я был бы дикой уткой? Пиф-паф! Собака находит меня в камышах. Цап! Хватает зубами и тащит к хозяину. И вместо жарких стран угодил бы я..." Тут Гугуцэ раздвинул камыши и очень сердито посмотрел на знакомую трубу, откуда валил дым.
В ту ночь мальчик спал скверно, то и дело вскакивал во сне и крякал, как дикая утка.
А когда на следующий день они снова отправились на охоту, охотник не сумел попасть в утку, которую и палкой можно было сшибить. Птица показала ему хвост, шлёп-шлёп крыльями и улетела в Африку. Гугуцэ помахал ей рукой на прощание. Охотник так рассердился на это, что чуть было не потребовал назад свой подарок - то самое утиное яйцо.
С тех пор Гугуцэ ходил на озеро уже не с ним, а с двумя своими приятелями. Они приходили туда раньше охотника и разговаривали с дикими утками. И утки вдруг поумнели. То ли они стали раньше замечать охотника, то ли охотник замечал их позже, чем надо, но удача вдруг ушла от него. Как ни выстрелит, так промажет.
Теперь, услышав выстрел на озере, жена охотника больше не разводила огонь в печи: знала, что муж опять промахнулся. И охотник, не видя над трубой шапки дыма, ворчал:
- Ну и пусть себе зимуют в жарких странах! Больше дров на зиму останется.
С озера охотник шёл мимо трёх холмов. При этом один холм почему-то фыркал, другой хихикал, а третий шептал: "Тсс! Тише вы!" - и негромко свистел.
Домой охотник возвращался задворками, чтобы никто в селе его не видел. Зато все видели, как в село входит Гугуцэ с двумя приятелями. А за ними, виляя хвостом, бежит охотничья собака.
ПОГРАНИЧНИК
Услышал Гугуцэ, как люди путешествуют по свету, и решил, что это занятие как раз для него.
Он гостил у дяди в Кишинёве. Там был глобус. Гугуцэ принялся его вертеть, чтобы выбрать подходящий маршрут. А потом начал тормошить дядю. Дядино село на краю земли, у самой границы, и дядя там не показывался лет двадцать.
- Сходи туда пешком! - просит его Гугуцэ. - За это люди тебе простят, что так давно не был. А у меня есть одно секретное дело на границе.
Как-то утром дядя вскочил с постели: и правда, почему бы не сходить?
Мальчику только ремень подтянуть, и он готов в любую дорогу. А дядя долго пихал в мешок продукты, котелок, подушку и ещё много чего. Гугуцэ начал уже бояться, что дядя и его самого запихнёт в мешок. Теперь вот пролезь в дверь с таким мешком. Хорошо, что Гугуцэ протолкнул дядю, иначе он бы застрял.
Сонная тётя помахала им из окон третьего этажа, а кот Тэнасе прижался носом к стеклу и долго смотрел им вслед.
Четыре ноги, две больших и две маленьких, прошли Рышкановский лес и двинулись по долине к селу Грэтиешты.
Вдруг, откуда ни возьмись, над ними появился вертолёт. Пилот, конечно, увидел, как вдоль кукурузного поля вышагивает здоровенный мешок. Наверное, он уже потирает руки: мол, попался голубчик! - и спускает верёвку с крючком, чтобы подцепить мешок.
"Эге, да под ним кто-то есть. Чего доброго, заставит, чтобы я его до дому довёз". И вертолёт - тррр! - скрывается за холмом.
Идёт дядя и то и дело косится на мальчика, надеясь, что у Гугуцэ вот-вот заболят ноги и можно будет сесть на поезд или на подводу. Но мальчик взбирается в гору, как молодой олень. Отыскал даже палку с рогулькой - поддерживать мешок, чтобы дядя отдыхал стоя.
Входят в село. Что творится с крестьянскими ребятишками! Все до одного бегут к воротам поглазеть на путешественников.
Ночевали у одного крестьянина: мягкие диваны, белоснежные простыни. Дядя всю ночь глаз не сомкнул. Наверное, стыдно было, что шёл сюда со своей подушкой.
На другой день он отвязал от мешка примус, размахнулся и запустил его в овраг. Подушку он ещё в селе положил на завалинку. Теперь Гугуцэ стало казаться, что рядом с ним шагает крестьянин из его села Трое Козлят.
Правда, заметив у дороги голубенькую шапочку чабреца, дядя почему-то снял перед цветком шляпу, как перед человеком.
- Умел бы я кисть держать в руках, - говорит дядя, - я бы нарисовал, как пахнет трава.
Солнце на закате казалось большущей клубничиной, которая вот-вот спустится в лес на Онештском холме. Дядя пел во весь голос:
Лес зелёный, вырастай,
Только дому место дай!
Гугуцэ слушал песню, а ноздри ему щекотал очень вкусный ветерок. Вот и нос пригодился в пути: с его помощью нашли бахчу. У шалаша ни души. Оказалось, там дыни: целое стадо, и жёлтые-прежёлтые, так бы вот и сел среди них и остался бы тут на всю жизнь. Если бы, конечно, не секретное дело, которое ожидало Гугуцэ в дядином селе на границе.
В ту ночь они с дядей сторожили бахчу, а на заре были уже далеко. Брюки у них вымокли от росы.
Смотрят, навстречу идёт крестьянин:
- Куда, люди добрые?
- К границе.
- А-а! Вам нужна машина!
Крестьянин указал, между какими холмами проходит шоссе.
- Нет, нам бы прямиком, на своих двоих.
Крестьянин пожимает плечами:
- К границе? Своими ногами? Неслыханное дело! Это когда-то туда ходили пешком. - Тут он понимающе улыбается и начинает шарить по карманам: - Небось, мыши карман прогрызли? Так бы прямо и сказали!
Дядя достаёт деньги, показывает их. Крестьянин мерит взглядом путешественников, а они уже вошли в чащу подсолнухов. Шли, шли по ней, пока к вечеру не добрались до Цибирики.
Заночевали у фермы на возу с сеном. Увидел их, спящих, один мальчишка, запряг двух волов и - цоб-цобе! - погнал воз по дороге.
Гугуцэ снилось, что он на качелях, а дядя от усталости храпел, положив под голову кулак и надвинув шляпу на глаза.
Когда запели вторые петухи, воз был уже на холме в Кышле. Озорник распрягает волов, оставляет воз со спящими путешественниками на самой вершине, берёт на ферме такую же телегу, впрягает в неё волов и цоб-цобе! - назад в Цибирику.
Утром люди из Кышли собрались и ломают головы: как же эти двое ухитрились втащить воз на такую высоту?
И вот Гугуцэ с дядей просыпаются, смотрят с воза на людей:
- Что случилось, люди добрые?
- Это и мы бы хотели знать, - отвечают снизу.
- Объяснение, Гугуцэ, может быть только одно. Мы с тобой, не просыпаясь, впряглись в этот воз и приволокли его сюда. Вот, оказывается, что может натворить человек во сне!
Прошли Згэрдешты, добрались до Козешт. Дядя заходит в один двор купить простокваши.
- Ай-ай-ай! Неужели вы так быстро шли, что ни одна машина вас не догнала? - удивляется хозяйка, узнав, что они идут пешком от самого Кишинёва. - А у нас, чтобы корову отвести на луг, и то на велосипед садятся!
Вечер застал их на пути к Новой Сынжерее. Дядя несёт Гугуцэ на руках, а у самого веки налились и ноги не слушаются. Качались холмы, наполовину вошедшие в ночь, качалось небо, вот-вот из его подола посыплются звёзды, так и лилась вокруг песня сверчков. Дядя увидел огонёк и повернул туда.
Утром Гугуцэ проснулся на крыше овчарни. Девочка чуть больше овечьего хвостика загоняла кнутом овец, а дядя помогал чабану их доить. "Кыш, негодник! - бросила девочка овечий шарик в петуха. Посмей только разбудить Гугуцэ, мы с тобой поговорим!" Но петух как будто знал, что путешественникам пора в Бельцы.
К обеду вышли из Бельц - шагом-арш! ать-два! - уже и Глодяны близко. Гугуцэ казалось, что он за эти дни трижды обошёл земной шар и повидал больше стран, чем их есть на глобусе; правда, во всех этих странах все говорили по-молдавски...
И вот ещё одна заря, и перед ними граница. Дядя снял шляпу. Ему казалось, что с самого детства он так и стоит на этом месте. "Один, другой, третий..." - как тогда, считает он голубей, летящих с реки. Можно представить, как заплачет мать, когда он войдёт во двор.
Тут он видит, что Гугуцэ пропал.
- Пойду взгляну на пограничников, - слышится из глубины долины.
Никто не знает, о чём говорил маленький путешественник с капитаном, но после этого капитан - хотите верьте, хотите нет выпросил для мальчика местечко на границе, и даже винтовка для Гугуцэ нашлась.
Гугуцэ глядит себе на руки, на ноги, ему бы осколочек зеркала, хоть с воробьиный язычок, чтобы лицо увидеть - он ли это стоит с винтовкой на границе? Вот оно, то секретное дело, ради которого он столько дней шёл пешком. "Ишь ты! Хозяин-то меньше винтовки!" наверное, думает вон тот ворон. Мальчик выпячивает грудь: "Кто же это, если не я?" Теперь мама доит корову. Узнай она, кто охраняет границу, бросила бы подойник и на радостях дала бы телёнку высосать всё молоко у коровы. А дедушка сказал бы бабушке: "Не ты ли, старая, нашла как-то на лице у Гугуцэ мой нос, мои уши и мой лоб?" И шагал бы дедушка по двору без шапки, чтобы все видели эти уши и лоб, и задирал бы нос как можно выше, и вытирал бы его только платочком с цветочками...
Но вот мальчик видит: трое крестьян ведут его дядю.
- Ну-ка позови капитана! - просит Гугуцэ один из них.
- А я для чего тут поставлен? - строго спрашивает Гугуцэ и поворачивается к собственному дяде. - Ваши документы?
Гугуцэ изучает дядин паспорт от корки до корки, смотрит одним глазом на фотокарточку, другим на дядю.
- Говорит, что из наших мест, - не унимается крестьянин. - Что-то непохоже! Своих-то мы и без печати узнаём!
Тут как раз по дороге шёл человек с косой. Дядя попросил у него косу и с горя так начал косить, что двое крестьян крикнули в один голос: "Наш!"
- Эге! - мнёт в руке шляпу третий крестьянин. - Это же сын Иона, внук Георгия, правнук Василия. Так косил и его отец, пусть земля ему будет пухом! Где же ты пропадал столько времени?
Крестьяне один за другим до хруста в костях обнимают дядю и ведут его к себе в гости.
А Гугуцэ так и остался на посту у границы.
ДЕДУШКА
Как пошёл с позавчерашнего дня снег, так и не перестаёт. Сугробы намело - в рост человека. Улицы и дворы в селе Трое Козлят опустели. Люди сидят в тепле, но от окон не отходят. Лишь тот, у кого сапоги чуть ли не до пояса, осмеливается выйти на улицу.
Только в дедушкином дворе суматоха. Сани с мешками выехали из ворот в сторону мельницы. Соседи с хмурыми лицами стряхивают с себя снег и входят в дом. А в доме то зажгутся, то погаснут свечи. Овцы в загоне стоят, подняв головы. Колодезный журавль застыл со снежной шапкой на макушке. Собака выла всю ночь, а теперь места себе не находит...
Умирает дедушка. Таким маленьким стал, что и Гугуцэ мог бы взять его на руки. Только усы остались большими.
Односельчане, утопая в сугробах, один за другим идут проститься с дедушкой. Кто несёт ему в кармане орех, кто яйцо или баранку, кто ещё что-нибудь.
- Покидаешь нас, кум Штефан? - пришла проститься тётушка Александра.
Дедушка не отвечает.
- Слышишь меня? - нагнулась она к его уху. - Передай моему Тоадеру, что новые полы в горнице настелила, что корова мне вчера бычка принесла, а нога у меня так и болит до сих пор.
Потом заходит тётя Касуня с целым сугробом на плечах:
- Не опоздала я, дедушка Штефан? Ну и слава богу. Костику моему скажешь: накопила я денег, чтобы съездить к нему на могилку. Как он там, бедняжка, в Германии? Ведь ни слова не знал по-немецки.
Лукерия несёт калач величиной с колесо:
- Мой Ион умер в том голодном году. Покажи ему этот калач. А то ведь на его поминках нечем было людей угостить. Зато сейчас смотри, сколько зерна повёз Георге на мельницу, - тебя-то уж мы совсем по-другому помянем!
А снег всё валит и валит. Кажется, ещё раз идёт весь тот снег, какой дедушка видел за свою жизнь.
Гугуцэ, конечно, возле дедушки. Что теперь можно для него сделать! Разве что ходить с непокрытой головой.
- Надень шапку, - говорит дедушка. - Душа моя пока ещё на земле, не на небе.
Гугуцэ выходит на улицу. Над трубами домов туча тянет и тянет своё белое брюхо. И у мальчика замирает сердце: "Замёрзнет дедушкина душа, пока до неба доберётся".
Гугуцэ лезет на чердак, поближе к небу, молит солнце выглянуть из-за тучи, зовёт его всё громче. Но солнце не слышит. А снег всё валит и валит...
И тут мальчика охватывает обида на всех. Зачем они идут прощаться? Зачем зажигают свечи? Как это можно, чтобы умер дедушка?! Он прокрался домой, собрал все свечи и спрятал их на чердаке.
Уже спустились сумерки, когда в дом вдруг влетела жена того самого соседа, который взялся поехать на мельницу.
- Тётушка Оля! А, тётушка! - женщина была очень встревожена. Лошади только что вернулись одни. Мешки все в санях, а пшеница не смолота! И Георгия нет!
- Ох-ох-ох!- причитает бабушка. - И небо-то всё закрыло, и на земле-то не поймёшь что творится...
Когда Георгий вернулся, он пыхтел как паровоз. Слыханное ли дело, чтобы с мельницы, с другого конца села, лошади взяли да и вернулись домой!
- Конечно, - говорит Георге, - как может работать мельница в такую погоду? Но дело-то у меня знаешь какое! Пришлось оставить гружёные сани у ворот мельницы и бежать за мельником. Возвращаюсь - глядь, ни тебе лошадей, ни тебе саней...
А дедушка, услышав историю про мешки, которые сами вернулись с мельницы, вдруг очнулся и подал голос:
- Выходит, ещё не время думать о моих поминках, не все свои дни я прожил...
К вечеру он попросил солёный огурец, потом задремал. А когда проснулся, в каждом глазу у него сияло по солнышку.
- Не иначе как тот огурец посадил меня на доброго коня, повеселел дедушка. На другой день он совсем разговорился.
- Всё! Опять я по эту сторону моста, - сказал он утром бабушке. А где же Гугуцэ?
- В школе, где ж ему быть, - дрожащим голосом отвечает бабушка и отводит в сторону глаза, чтобы дед ни о чём не догадался. Гугуцэ, бедненький, со вчерашнего дня в Бельцах, в больнице, и вряд ли выберется оттуда живым. Мать, говорят, не отходит от его кровати. А отец поехал в больницу на бульдозере - снегу в Бельцах ещё больше, чем в Трёх Козлятах.
- Вот что значит - ходить с непокрытой головой, - говорит сосед. - Постой, а почему его нашли под забором у Вани-цыгана?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12