– Что будете заказывать, уважаемый?
– Кофе, но только в той чашечке, из которой пил сам Кукушкин, – импресарио начал осматривать помещение.
– А у нас все кукушкинское, – с гордостью сказал Петр. – Столы, стулья, чашечки, ложечки и даже туалет. Поэтому вход в него стоит пятьдесят копеек. О, это великий человек! Его имя поднимает экономику города. Только благодаря ему делом занялись многие бездельники.
– Ладно, не трепись, ты хоть знаешь, что всем этим ты обязан мне, – небрежно бросил Хитроумов и сел на стол. – Все кооперативы, которые используют в рекламе имя Кукушкина, башляют мне проценты.
– Э нет, лучше служить имени, чем человеку, – возразил Петр и пересадил осторожно гостя на стульчик. – У нас с вами такого договора нет.
– Нет, уважаемый! – повторил Николай и поставил перед Хитроумовым кофе. – Мы сейчас в ладах с законом. Вы не представляете, какое это благо – быть в дружбе с законом!
– Значит, вы считаете, что это лучше, чем дружить со мной?! – переспросил угрожающе Всеволод Львович, брезгливо надпил кофе и поднялся с места. – Смотрите, братцы, чтобы вам не пришлось переименовать свое кафе в «Слезы Кукушкина».
Петр с поклоном открыл Хитроумову дверь, и тот ушел без оглядки.
Всеволод Львович был потрясен. Ему казалось, что все вокруг обворовывают его, пользуются его деловитостью и талантом без всякой благодарности. Проходя мимо бани, он несколько расслабился, прочитав объявление на дверях: «Ввиду того что баня перешла на полный хозрасчет и самофинансирование, у нас раздевалка общая». И совсем уж развеселился Хитроумов на остановке такси, прочитав на щите городской справки очень занимательную информацию: «Недавно созданному кооперативу забойщиков животных требуются хорошие шкуродеры по обслуживанию населения. Оплата труда сдельная в зависимости от количества обращающихся»…
Во Дворце культуры его ждали очередные сюрпризы. Возле главной гримерной, она же и комната президиума, в коридоре стояла очередь на прием к Кукушкину. Первой была молодая интересная женщина. Хитроумов строго спросил ее:
– Вы кто?
Женщина сначала немного удивилась, но, угадав в Хитроумове официальное лицо, бойко отрапортовала:
– Я работаю надувальщицей. Мы производим современные надувные подушки и матрацы. На наших матрацах можно не только лежать и спать, но и плавать. Но мы решили пойти дальше. В настоящее время мы работаем над технологией нового безвредного газа, благодаря которому на наших матрацах, словно на воздушном шаре, можно будет даже летать. Представляете, что это такое?!
– Ага, классическое надувательство. Что от нас требуется?
– Мы просим вас разрешить назвать этот новый газ «Мечтой Кукушкина».
– Разрешаю, продолжайте надувать дальше, – великодушно ответил импресарио и деловито кашлянул.
– Спасибо, гонорар мы перешлем позже. Из экономического эффекта, – обрадовалась женщина: она не могла поверить, что вопрос решился без бюрократической волокиты.
Следующей была дама эдак килограммов на двести пятьдесят.
– А вы где работаете? – опасливо спросил Хитроумов.
– К вашему сведению, нигде, – ответила она, тяжело пыхтя. – У меня – инвалидность. А пришла я к вам, чтобы от меня осталась хотя бы половина, а еще лучше – одна треть…
– Ну а при чем здесь Кукушкин? – не понял импресарио.
– Я хочу, чтобы он внушил мне отвращение к калорийной пище. Ведь за один раз я могу съесть двух кроликов, килограмм-полтора огурцов или помидоров. Икру я могу есть столовыми ложками. Вы знаете, я даже во сне есть хочу. Это какое-то наказание!..
– Да, уважаемая, с вами мы продовольственную программу никогда не выполним, – иронично хмыкнул импресарио и скривился, потому что от нее несло потом. – А где ваш муж работает?
– У меня работает не муж, а брат. Он второй человек в городе. Может, слышали фамилию Маршал? У меня, кстати, тоже маршальская фамилия, и я еще не замужем. Мужчины сейчас пошли такие мелкие – все по весу не подходят.
«Ого! Если она не врет, то ее брат заместитель мэра», – подумал Хитроумов и решил проверить, правду ли она говорит.
– Скажу вам по секрету, что у Кукушкина необычная болезнь: острейший хандрит недостаточности.
– Ой, а это как? – женщина немного испугалась.
– Кто больше даст, тому он больше поможет.
– Миленький, ну что вы меня учите жить? – успокоилась толстуха и, быстро вынув из сумочки конвертик, вложила его в карман Хитроумову. Затем шепнула: – Там имеется и мой телефончик. Если понадобится, сведу вас с моим братом.
– Можете не сомневаться, через месяц вы станете француженкой! – заверил Хитроумов и, поцеловав ее руку, сплюнул незаметно в сторону. – Проходите, пожалуйста…
Но дверь в гримерную он открыть не успел. Перед ним внезапно появилась дама приятной наружности и ехидно спросила:
– А почему вы не спрашиваете, где работаю я? – Это была Генриетта Степановна. – Я понимаю, что в церковном писании сказано: да не оскудеет рука дающего и да не отсохнет рука берущего, но только вы забыли о людях, наблюдающих за этим процессом.
– Что вам угодно, уважаемая? – растерянно спросил импресарио.
– Ей угодно, чтобы я ее отодвинула на несколько шагов в сторону, – сказала толстуха, и Генриетта Степановна, словно перышко, отлетела метров на пять. – Очередь надо соблюдать, мадам. Вы переступите через этот порог только тогда, когда я стану балериной.
Сестра Маршала попыталась пройти в «предбанник» гримерной, но ей одной половины двери было явно мало. Она застряла на пороге, чем вызвала злорадный смех Генриетты Степановны.
– Зря смеетесь над человеческим горем, – сделала ей замечание другая толстая женщина, стоявшая где-то посредине очереди.
– И это вы называете человеческим горем?! – фыркнула директор Дворца бракосочетания. – Жрете за десятерых, переводите продукты, а потом ползаете по врачам. Да вас легче убить, чем прокормить.
– Свое едим, а не ваше, – возмутилась еще одна дама, чуть поменьше габаритами.
Хитроумов, едва сдерживая смех, начал открывать вторую половину дверей. Ему пришлось изрядно потрудиться, чтобы освободить из плена застрявшую. Сестра Маршала, охая, некоторое время подержалась за грудь, затем, тяжело посмотрев на смеявшуюся Генриетту Степановну, подала руку Хитроумову. Он нехотя подставил ей локоть, провел в приемную и усадил на диван, который с жалобным скрипом прогнулся под непривычным весом.
Всеволод Львович хотел зайти к Кукушкину, но дверь в комнату была закрыта. Он дернул за ручку сильнее и, постучав, сказал:
– Василий Васильевич, это я, ваш директор, откройте!
– Я занят и освобожусь не раньше, чем через час! – послышался Васин голос. – Что вам нужно? До представления еще много времени!
– Василий Васильевич, есть срочное дело! – настаивал Хитроумов. – Я бы не стал вас беспокоить…
– Пошли вы к черту со своими срочными делами, дайте мне отдохнуть!
Но Всеволод Львович добился своего: через минуту Кукушкин стоял перед ним в халате и испепелял его грозным взглядом.
В этой комнате со вчерашнего вечера Вася решил временно обосноваться, чтобы не ездить каждый вечер домой после утомительных двух, а то и трех представлений. Ванная и туалет здесь были, а навязчивые поклонницы обеспечивали его питанием.
– О, так вы не один! – обрадовался Хитроумов и бросился к дивану, на котором лежали две обнаженные девицы: брюнетка и блондинка. Остановившись у самой постели, он восторженно воскликнул: – Какая прелесть, Василий Васильевич! Классический треугольник! Так это то, что я люблю!
И импресарио с невероятной быстротой начал раздеваться. Девицы переглянулись, и брюнетка сказала блондинке:
– Он что, с цепи сорвался?
– Девочки, каждой – по стольнику… нет, по три за то, что меня обласкаете. – Хитроумов так спешил, что с брюк посыпались пуговицы. Оставив пиджак, рубашку и брюки на ковре, он в трусах нырнул под одеяло. Снимая с себя трусы, он вдруг вспомнил, зачем пришел к Кукушкину: – Василий Васильевич, в приемной вас ждет очаровательнейшее создание. Она сестра заместителя мэра города…
– И что я должен с ней делать? – удивленно спросил Вася.
– С нее надо снять приличный слой жира, если хотите улучшить свои квартирные условия, – ответил импресарио дрожащим от нетерпения голосом, обнимая и целуя девиц по очереди. – Комнаты три-четыре, к примеру, хотите? Господи, неужели это все мое!
Девушки хотя и не отличались особой моральной устойчивостью, все же были несколько шокированы.
– Извините, но я не продаюсь! – возмутилась блондинка, спрыгнула с кровати и направилась в ванную.
Ее примеру последовала брюнетка, подобрав с кресла свою одежду и одежду подруги.
– Куда вы, цыпочки? – умоляюще протянул руки Хитроумов. – Я могу удвоить, утроить вознаграждение!
– Что ж вы, Всеволод Львович, даже не представились? – захохотал Вася, с неподдельным интересом наблюдавший за этой сценой.
Импресарио лежал на спине, раскинув руки, и чувствовал себя несправедливо обиженным.
В это время в комнату ворвалась Генриетта Степановна. Увидев обнаженного Хитроумова, она остолбенела и пролепетала:
– Извините, но мы, кажется, уже где-то виделись.
– Возможно, – невозмутимо ответил импресарио, даже не шелохнувшись.
Кукушкин стоял возле двери, и Генриетта Степановна его сразу не заметила. Но когда обнаружила…
– Ах вот вы где, великий маг и волшебник! Вешаете лапшу на уши бедному люду? – налетела она на него, как коршун. – И вы думаете, что вам все это так сойдет! Нет, я вас… к ногтю!
– Здравствуйте, Генриетта Степановна, – вежливо поздоровался Кукушкин.
– Очень рад вас видеть. Вы сегодня такая привлекательная.
– Да неужели? – она была тронута его любезностью. – Спасибо, Василий Васильевич. Между прочим, вы когда-нибудь видели, чтобы я была на работе в домашнем халате? Ах да, вы же как-то мне что-то говорили о домашней обстановке…
Пока они обменивались воспоминаниями и любезностями, Хитроумов оделся, подошел к ним; поправил галстук и, поклонившись, представился:
– Разрешите познакомиться. Перед вами директор. Всеволод Львович. Прошу садиться. Я сразу понял, что вы пришли с деловым предложением.
Директор Дворца бракосочетания упала в кресло, сраженная наглостью Хитроумова. Через несколько минут она немного опомнилась и сказала Кукушкину:
– Итак, Василий Васильевич, как я поняла, вы с прежнего места своей работы самоуволились…
– Вы очень правильно поняли, – подтвердил импресарио.
– Но вы не все правильно рассчитали. Я вас не уволю ни под каким предлогом. Вы, дорогой Василий Васильевич, сможете это сделать только через суд.
– Ну что вы, милая, я не собираюсь с вами судиться, – заволновался Кукушкин и закурил. – А мою трудовую книжку можете оставить себе на память.
– Зато я собираюсь, если вы не вернетесь на свою работу. Более того, я организую против вас митинг. Митинг эмансипированных женщин! Я разоблачу вашу мафию. Слава Богу, сейчас все позволено.
– Вы этим ничего не добьетесь, – Всеволод Львович тоже закурил. – Наш авторитет неотразим. Мы укрепляем экономику города.
Генриетта Степановна, заметив их обеспокоенность, усмехнулась:
– Я бы вам сказала, что вы укрепляете, но уж больно неприятно об этом говорить. Вы прекрасно знаете, что ваш успех дутый и рассчитан, мягко выражаясь, на наивных и доверчивых. Но кто вам позволил, Василий Васильевич, не имея специального медицинского образования, заниматься лечением?
– А я занимаюсь не лечением, а исцелением, – ответил Вася. – И я не виноват, что вы не видите разницы. Ни один врач-психотерапевт не в состоянии сделать то, что могу я. Да, да, именно я!
Хитроумов одобрительно покачал головой.
– Ну что ж, значит, вы считаете, что дураков на вашу жизнь хватит, – вздохнула Генриетта Степановна. – Очень жаль. В таком случае я постараюсь вам доказать обратное. Поверьте, мне ничего не остается. Только не вздумайте, Василий Васильевич, меня снова купить. Ваши деньги, которые вы мне подарили, я внесла на расчетный счет Дворца. Мы ведь сейчас на полном хозрасчете. А сейчас извините, но мне пора. До свидания, шарлатаны! – Она поднялась с кресла и решительно вышла из комнаты.
Глава 6
Два дня у Хитроумова и Кукушкина прошли в тревожном ожидании. Они ждали обещанного митинга. А на третий день в городской вечерней газете вышел фельетон под названием «Как лечить голову». Автором фельетона был муж Валентины Михайловны. Газету принес в гримерную к Васе Лунин. Кукушкин обрадовался его появлению:
– Иван Дмитриевич, где же вы столько пропадали?
Они обнялись, как старые и хорошие друзья.
– Василий Васильевич, вы теперь у нас самый популярный человек. Вот полюбуйтесь, о вас даже в газетах пишут. Весь город – словно растревоженный улей. О вас говорят и спорят на каждой автобусной остановке. Пожалуйста, поинтересуйтесь.
Кукушкин не любил читать не потому, что ленился, хотя и этот факт имел место. Ему просто не хотелось засорять свою прекрасную память чем попало. Но о себе он прочитал с интересом.
В фельетоне речь шла о его «уникальных» способностях и возможностях, которые автор не очень-то деликатно ставил под сомнение. Все было написано в сердитом и даже злом тоне. Много раз употреблялось слово «шарлатан».
– Это тот случай, когда свобода слова идет во вред обществу, – мрачно сказал Вася и брезгливо бросил газету на пол. – Если в фельетоне вместо юмора и сатиры зависть и оскорбления, это не фельетон, а поклеп. Этот автор, как его, В.Кривошеев, считает, что если это его уму непостижимо, значит, это невозможно вообще. Ладно, давайте-ка лучше выпьем шампанского, вы же мой гость.
Вася достал из холодильника бутылку, из серванта – два фужера и поставил на журнальный столик.
– Я, конечно, с вами с удовольствием, но вам же на сцену, – напомнил гость.
– Ничего, это будет очень к стати! – задумчиво сказал хозяин гримерной и выстрелил пробкой в потолок. – Это будет сегодня выстрел из пушки, но не по воробьям, а по человеческой низости! Ну что ж, В.Кривошеев, ты еще придешь ко мне с повинной…
В это время в гримерную вбежал Хитроумов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37