Вместо ожидаемой агентурно-оперативной работы отдел привычно "ударил по хвостам".
- Значит, все-таки сбежали, - затягиваясь "Ротмэнсом", сощурил левый глаз Межинский, и его хитрое лицо стало еще хитрее. - Теперь от американцев житья не будет... М-да... А почему "Альфа" не перекрыла коллекторы?
- Из любого здания в Москве в коллектор в общем-то не попадешь, нехотя пояснил в прокаленном за день жарой кабинете Тулаев.
Не объяснять же, что не альфовцы, а люди из МВД руководили операцией, и никто из "Альфы" особо и не вылезал с советами. Меньше болтаешь, дольше живешь.
Углом указательного пальца Тулаев стер пот с виска. Даже ночь за окном не делала зной легче. В Москве вполне можно было вводить льготы за проживание в тропическом климате.
- Вот... Не попадешь в коллектор, потому что обычно применяют бетонные перекрытия, - продолжил Тулаев. - Но хозяин фабрики, ну, тот, что в подвале арендовал помещение, убирал трубы, чтобы расширить свободное пространство под цеха, и неделю назад разворотил бетонное перекрытие, чтобы приподнять трубы к потолку и, соответственно, выиграть еще метров десять квадратных. Поднял, выиграл, да только дыру заложил обычными кирпичами, а не залил цементом. Эти трое без лишнего шума разобрали кладку, записали несколько фраз на кассету и заставили под страхом смерти плотника включать ее при телефонных звонках.
- Прямо спецназовцы какие...
- Спецназовцы? - Тулаев удивленно вскинул белесые выгоревшие брови.
Он почему-то не подумал, что один из трех террористов имел спецназовское прошлое. А может, и не в диверсионной подготовке дело, а в том, что все живое хочет жить, а крепко жить захочешь, еще и не такое выдумаешь.
- Мне уже звонили от президента, - стряхнул Межинский
пепел в дешевую стеклянную пепельницу, которая на
совершенно голом столе смотрелась украшением.
Зеленые, чуть суженные грустными морщинками глаза Тулаева бросили быстрый взгляд на телефон. Он был самым обычным, городским, и Тулаев понял, что и с ним Межинский темнит. Ничего не поделаешь - кагэбэшная выучка. На самом деле небось уже съездил на дачу президента и первым лично доложил то, что сообщил Тулаев еще с места происшествия по телефону мокрого полковника милиции.
- Я президенту пытался доказать, что это не дело нашего отдела. Но ты же знаешь, его не переубедишь...
Кивком Тулаев согласился с Межинским, хотя совершенно не знал, можно переубедить президента или нет.
- В общем, у президента нет надежды ни на прокуратуру, ни на МВД, ни на...
Он вновь стряхнул пепел, но буквы "ФСБ" не произнес. Пепел упал на огрызок сигаретного целлофана в пепельнице и сразу замаскировал его, хотя Тулаеву показалось, что замаскировал совсем иное. Человека легко сделать, труднее переделать и совсем невозможно переделать из уже переделанного.
- Они все на виду, - словами президента пояснил Межинский.
- А мы... В общем, займись следствием...
Брови Тулаева опять расширили глаза. Брови не могли поверить в услышанное.
- Писаниной, в смысле документацией, можешь себя не загружать, разрешил Межинский. - В общем...
- Виктор Иванович, но ведь... Мы же обязаны заниматься предотвращением терактов против высших должностых лиц страны!.. А при чем здесь американка!..
- Ну надо, Саша... Надо, - вдавил Межинский окурок в
пепельницу. Палец скользнул и ударился ногтем о твердый
бортик. - Ух ты! - подул он на обиженно покрасневший
ноготь. - У президента озабоченность по поводу этих
налетчиков. Среди бела дня... И потом - американка... Звери какие-то. Они на все могут решиться.
- У меня нет вещдоков, - посопротивлялся Тулаев.
- Звонок в прокуратуру будет. Подъедешь к следователю, представишься по линии ФСБ...
- Они и так подключены к следствию, - вспомнил крепыша
Тулаев.
- Временно отключим, - даже не моргнул седой бровью
Межинский. - И еще: я уже дал через наши каналы команду резидентуре в группировках Москвы и области. Завтра получим первые сведения.
Тулаев с разочарованием посмотрел на минутную стрелку, подбирающуюся к полночи на его наручных часах. Судя по всему, из антитеррориста Межинский решил вылепить следователя. Значит, первый их разговор здесь был бравадой, и удел их отдела - бить по хвостам. А как иначе: любое следствие - это удар уже по хвостам.
- Разрешите идти? - по-военному сухо спросил Тулаев.
- Да-да, конечно! - тоже посмотрел на часы Межинский. - Уже почти завтра наступило. Тебя подвезти?
- Нет, я на метро, - вставая, загрохотал стулом Тулаев.
Он не любил машины. Ему всегда казалось, что автомобили принесли на земле больше вреда, чем добра.
- Тогда до завтра, - крепко, по-молодецки, пожал его руку Межинский и, не выпуская пальцев Тулаева, как бы между прочим, произнес: - Чуть не забыл. Американская газета, в которой работает украденная, объявила, что за розыск и спасение своей сотрудницы она платит полста тысяч долларов.
С чего бы это они?
- Экономят, - разъяснил Тулаев Межинскому то, о чем тот явно уже давно догадался. - Наверно, страховка, которую газета в случае ее гибели должна выплатить семье, превышает эту сумму.
- Возможно-возможно, - он наконец-то отпустил его руку. - Завтра в шестнадцать ноль-ноль жду первый доклад.
6
В жаркой, до краев залитой солнечным варевом Москве люди наконец-то научились ценить тень. В серые полосы, отбрасываемые домами, деревьями, киосками, прохожие ныряли со сладким чувством спасения от преследующего их чудовища и долго старались оттуда не выходить, а если идти все-таки нужно было, то передвигались по этим серым полосам, выискивая жадными глазами уже следующие клочки тени. Это казалось прыжками с кочки на кочку по огромному, бесконечному болоту, но только от корки болота пахло расплавленным асфальтом, бензином и гниющими помидорами.
В одном из серых пятен послеобеденной тени на Комсомольском проспекте прямо на тротуаре у кирпичного дома стояла вишневая "девятка". На обтянутой линялой кожей баранке грел мощные, в золотых перстнях кулаки хмурый мужик с вытянутым, совсем не подходящим к этим кулакам лицом. Голову мужика осветляла тоже совсем не подходящая к лицу лысина, но самыми неподходящими были безжизненные серо-синие глаза. Этих глаз, казалось, коснулось такое, что еще не ощутили ни лицо, ни лысина, ни кулаки с желтыми каплями перстней.
- Я ему ноги повырываю и в одно место засуну,
раздраженно брызнул он слюной на клаксон.
- Он придет, - разубедил его мягким, по-женскому нежным голоском сидящий сзади брюнет и поправил прядь волос над левым ухом. - Военные люди чрезвычайно исполнительны.
- Хватит бананы жрать! - скомандовал его портрету в зеркале заднего вида водитель.
- Не бранись, - вяло пропищал брюнет. - Я на тебя еще за вчерашнее в обиде. Зачем ты меня по коже лица ударил?
Льдистые глаза водителя всмотрелись в сочные губы брюнета, обжавшие конец банана, и тут же поймали в уголке зеркала худощавую фигуру в белой рубашке, идущую вдоль дома.
- Быстрей жри свою бананину, - прошипел водитель и
повернул ключ зажигания.
Белая мякоть в три укуса исчезла во рту брюнета, корки, потрепыхавшись в воздухе бабочкой, пролетели пару метров и шлепнулись прямо под ноги худощавому. Он ходко обошел их, скользнул на переднее сиденье "девятки" и замер.
Мощные, с высоким берцем, ботинки водителя надавили на газ, машина вяло тронулась и поехала в сторону Лужников. "Девятка" попетляла по переулкам с такой медлительностью, словно и она ощущала себя живым существом и не могла двигаться быстрее на этой жаре, дважды прошла по набережной и только потом остановилась на улочке за мрачным гетто общаги Гуманитарного университета министерства обороны.
Худощавый скосил глаза на густо увешанные бельем балконы с торцов общаговских корпусов и посомневался:
- Может, не здесь... Все-таки военные тут живут...
- Военных уже не осталось, - не согласился водитель. - Эти, - кивнул на корпуса, - только для вида форму носят. А так - грузчики, сторожа да торгашня... Им уже и зарплату не дают. Не за што...
Медленно и осторожно худощавый отлепил от правого бока коричневую папку из кожзаменителя, положил на колени. Ноги дрогнули, будто приняли на себя тонну веса.
- Там все? - скосил неживые глаза на папку водитель.
- А почему Савельич не пришел? - придавил папку ладонями худощавый.
Его ноги перестали вздрагивать. Тонна на коленях почему-то стала легче, когда к ней прибавили ладони.
- Он тебе звонил? - поднял холодные глаза с папки на бледное лицо пассажира водитель.
- Так точно. Утром звонил. На служебный телефон.
- Вопросов нет?
- Да в принципе, нет.
- Ну так какой базар? Чего мы тормозим?
Пискнув, зевнул на заднем сиденье брюнет. До этого он с такой тщательностью осматривал трусы, лифчики, рубашки, кальсоны и платья на общаговских балконах, так изучал улочку, на которой они остановились, словно потом хотел по памяти нарисовать картину.
- И не надо, братан, имен, - хруснула кожа руля под пальцами водителя. - Все нормалек. Мы прощаем тебе твои бабки, а ты даришь нам эту фигню. Дураков среди нас нет. Точно?
Худощавый стал еще бледнее. Папка отяжелела уже до двух тонн. Но он все же отлепил ее от коленей и продвинул по воздуху на пару сантиметров. Водитель жадно выхватил ее, протянул назад брюнету и, ощутив, что пальцы освободились, вяло, одними скулами, улыбнулся.
- Ну и лады, - потянулся он на сиденье. - До метро дорогу найдешь?
- Скажите, братцы, а Саве... Извините, шеф ничего больше не говорил?
- Не-а, - водитель поймал кивок брюнета, только что под сочные щелчки кнопок открывавшего папку.
- Он не говорил, зачем ему... ну, это? - никак не мог успокоиться худощавый.
У него было лицо мраморной статуи, а глаза все быстрее и быстрее становились еще неживее, чем у лысого водителя.
- Американцам, ну, типа перепродадим, - икнул водитель и хрипло рассмеялся. - Да не боись. Никому не толкнем. Просто шеф у нас такой шизанутый, - покрутил он у виска пальцем с золотой печаткой. - Шибко этим увлекается... как это?..
- Криптографией, - промямлил брюнет.
- А-а... - вздохнул худощавый, - Теперь уж все равно.
Он беззвучно выскользнул из машины, оставив приоткрытой дверцу, и как-то зыбко, как по качающейся палубе, заковылял к спрятавшемуся за домами павильону метро.
- Все проверил? Нет облома? - резко обернулся к брюнету водитель.
- Откуда я знаю? - женским голоском ответил он и снова поправил прядь над ухом. - Тут три дискеты и какие-то бумажки с цифрами. Это только шеф разберется.
- Без понта?
- Ну ты что, смеешься? Как же мы можем сейчас без компьютера определить, что на тех дискетах записано!
- А что, не можем?
- Да ну тебя! - пыхнул брюнет и, увидев исчезающую за углом узкую спину их недавнего гостя, игриво спросил: - Он тебе понравился?
- Чего? - не понял водитель.
- Се-ерьезный мужчина, - чмокнул губами брюнет. - А какое у него звание? Генерал?
- Капитан первого ранга, - трогая машину, пробурчал водитель. - Или типа второго. Я в этом тоже не разбираюсь...
Примерно через полчаса худощавый вошел в кабинет, на двери которого висела всего одна табличка - "СВИДЕРСКИЙ В. В.", мокрыми, скользящими пальцами закрыл на два оборота за собой замок, прошел к столу, на ходу расстегивая мокрую рубашку. От стола, передумав, повернул к платяному шкафу. Распахнул его скрипучую дверцу, хотел повесить снятую рубашку на вешалку, но она не подчинилась ему, упала на пыльный ковер. Свидерский посмотрел на нее так, как будто впервые в жизни увидел, поднял глаза на другую белую рубашку, висящую на плечиках в шкафу, ожегся взглядом о три большие ребристые звездочки на погоне уже этой рубашки, отшатнулся и вдруг вспомнил о сейфе. Царапая ключом по его бурой поверхности, он еле попал в скважину, щелкнул замком, рванул на себя дверцу, содрав нитку с пластилиновой опечатки. Рука рывком выхватила из теплого чрева сейфа бутылку водки.
"Полная", - мысленно обрадовался Свидерский, хрустнул
пробкой, обернулся к журнальному столику в углу кабинета. На
нем холодно блеснул графин и три стакана. Но до столика было
целых пять шагов, а ноги не хотели делать ни одного шага.
Ноги онемели после тонны веса в машине. Они переставали быть частью его тела, и Свидерский, вскинув бутылку, вприхлеб стал пить прямо из горлышка.
Вонючая, одновременно и горячая, и холодная жидкость текла в нос, в уши, по шее, но он не замечал этого, как не замечал и того, что онемело от ожога горло, что он уже не дышит, а хрипит. Бутылка опустела так быстро, что он даже не мог вспомнить, полной она была или нет.
Тонкие пальцы разжались. Стекло тупо ударилось о ковер. Свидерский недоуменно посмотрел на неразбившуюся бутылку, и в этот момент кабинет рывком качнуло из стороны в сторону. Он вскинул сжатую в тиски голову, обернулся к зеркалу, висящему на стене, и не узнал себя. Из прямоугольника на него смотрело не привычное худощаво-интеллигентное лицо под ровненькой шапочкой седины, а страшное черное пятно под белым мазком плесени.
Со сжавшимся от ужаса сердцем, он отпрыгнул в глубь кабинета, впервые ощутив за эти минуты, что ноги ему все-таки подчиняются, и вдруг начал задыхаться. Рука сама потянула липкую майку от груди, но это совсем не помогло. Рот хватал воздух, рот искал его в огромном с пятиметровой высотой потолка кабинете и не находил.
Страшная, совсем не земная жара жгла его. Улица, по которой он еще недавно шел изнывая от зноя, показалась царством ледяного холода. Свидерский бросился к распахнутому окну, вскарабкался на подоконник, распрямился с корточек, с хрипом и клекотом набрал то, что было воздухом, в легкие и, не удержав равновесия, беззвучно упал вниз, на такие кажущиеся с высоты шестого этажа игрушечными красные-красные кирпичи.
7
Тулаев осторожно взял со стола целлофановый пакетик с гильзой, плотно обтянул ее, всмотрелся в дно. На нем темнели две ровные черточки, сложившиеся в прямой угол. Одна сторона угла касалась края дна, а вторая не дотягивала примерно миллиметр до среза.
- "Ческа збройовка", - как бы про себя произнес он и тут
же кивнул.
Кольцевая обработка патронного упора и характерная вмятина от зацепа выбрасыателя на дне и кольцевой проточке гильзы делали ее точно не "тэтэшной".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54