Два тех парня, что дуют в маленькие дудочки и производят нечто вроде ворчания,- ах да, они называются фаготы... И наконец, вывернув шею, чтобы заглянуть за сверкающую люстру, он сумел различить трех человек, дующих прямо вниз в свои инструменты, а не вбок, как флейтисты, и не под углом, как фаготы. Гобои и кларнеты - и кто из них был кем и в чем заключалась разница, он никогда не мог запомнить, хотя Элеонор довольно часто объясняла это ему. Трое? Наверняка их должно быть четверо - по двое каждого,- если только по непонятным ему причинам гобой выступал в одиночестве, а не парой, как остальные его товарищи? Нет, такого не должно быть. Эванс точно говорил про два гобоя. Число три могло означать только одно - в конце концов оркестр так и остался с одним кларнетистом.
Не успел он прийти к этому неутешительному заключению, как при последних звуках гимна в правом заднем углу оркестра произошло какое-то движение. Пюпитр отодвинулся, два блестящих медью инструмента с исполнителями подались в стороны, чтобы освободить проход, и, когда оркестранты уселись, Петигрю увидел, что трое музыкантов превратились в четверку. Дженкинсон успел в самый последний момент. "Слава богу!" облегченно вздохнул Петигрю. Со своего места Петигрю не мог различить его лица. Он видел только, что на нем красовались очки в роговой оправе. Он решил доставить себе удовольствие поприветствовать ответственного кларнетиста после концерта. Из их короткого разговора по телефону у него о Дженкинсоне сложилось мнение как о человеке с характером. А пока он мог свободно откинуться на спинку кресла и наслаждаться музыкой, забыв, что является членом комитета. С этого момента все пойдет как по маслу.
Меньше чем через полминуты Петигрю, как и весь зал, понял, что далеко не все идет как по маслу. В своем волнении по поводу такой незначительной для оркестра фигуры, как первый кларнетист, он считал само собой разумеющимся, что все остальные значительные для концерта персоны присутствуют. Привлекла его внимание к факту отсутствия кого-то еще не кто иной, как Никола Диксон.
- Господи!- взволнованно воскликнула она.- А где же Билли Вентри?
Взглянув в сторону органа, Петигрю с ужасом обнаружил, что исполнительское место не занято.
Каждый обыкновенный слушатель публичного выступления в случае серьезного его срыва испытывает разочарование и огорчение. Но для Петигрю, почитавшего себя кем-то большим, чем рядовой слушатель, это было настоящим потрясением. К его тревоге примешивался тот факт, что последним человеком в зале, понимающим, что происходит нечто из ряда вон выходящее, был Клейтон Эванс. Он стоял на своем помосте невозмутимый и уверенный, и перед ним на пюпитре лежала раскрытая партитура Генделя. Он откинул голову назад характерным для него жестом, резко ударил по пюпитру дирижерской палочкой, чтобы привлечь внимание оркестра, раскинул руки и с надеждой взглянул в сторону органа.
- Ужас!- прошептал Петигрю.- Бедняга слеп как крот. Неужели никто ему не подскажет?
Очевидно, мисс Портес подсказала ему, что, похоже, Концерт Генделя для органа с оркестром придется исполнять без органа. Последовал поспешный обмен мнениями между ними двоими, в то время как над залом пробежал ропот. Эванс извлек из кармана часы, поднес их к самому носу, снова убрал в карман, положил дирижерскую палочку на пюпитр и на несколько мгновений застыл в нерешительности. Он стоял спиной к залу, но даже с галерки было заметно, как дрожали его длинные чуткие пальцы.
- Не будет же он ждать его,- прошептала миссис Диксон.- Никогда бы не подумала, чтобы Эванс...
Эванс не намеревался ждать. С видимым усилием он выпрямил согбенную спину и повернулся лицом к залу.
- Леди и джентльмены,- он старался говорить спокойно,- боюсь, нам необходимо внести изменения в порядок программы. Мы начнем с исполнения Пражской симфонии Моцарта. Концерт Генделя для органа мы исполним после антракта.
Последовали обычные в таких случаях вежливые аплодисменты, торопливое перелистывание нот на пюпитрах музыкантов. Затем Эванс вновь повернулся к оркестру, и первый концерт сезона, представленный симфоническим оркестром Маркшира, наконец начался.
Те из слушателей, которые разбирались в музыке лучше Петигрю, сочли исполнение Пражской симфонии в высшей степени похвальным. Изменения в программе, совершенные в последнюю минуту, не оставили без последствий нервы некоторых музыкантов, и в самом начале не обошлось без некоторых шероховатостей. Но еще до половины первой части Эванс обрел уверенность, оркестр ему повиновался, и музыка исполнялась со всей кристальной чистотой и тонкостью, как того требовал Моцарт. Раздавшиеся после окончания произведения аплодисменты были более чем просто вежливыми.
Тем не менее для большинства аудитории симфония была не более чем закуской, причем весьма затянувшейся. Они заплатили деньги преимущественно за то, чтобы услышать Концерт Мендельсона для скрипки, точнее, чтобы услышать, как Люси Карлесс исполняет на скрипке Мендельсона, и перестановка, из-за которой они вынуждены были слушать довольно длинную симфонию, оставила их недовольными.
Должно быть, Клейтон Эванс чувствовал нетерпение аудитории, потому что его поклоны на аплодисменты по окончании исполнения симфонии были заметно укороченными. Он поблагодарил их коротким поклоном, положил на пюпитр дирижерскую палочку и, не дожидаясь окончания рукоплесканий, ушел с помоста. На своих концертах он неизменно представлял публике солистов. Подобно всем хорошим дирижерам, он обладал манерами шоумена и довел до высшего артистизма технику сопровождения знаменитых визитеров до помоста. Искусное сочетание покровительства солисту с глубоким уважением, которое столь впечатляло зрителей, являлось результатом длительной практики. Наименее почтительные оркестранты передразнивали эту его манеру между собой, когда раньше его приходили на репетицию. Для преданной ему публики этот номер становился самым запоминающимся событием вечера. Как только Эванс исчез в направлении артистических комнат, они удовлетворенно и с ожиданием откинулись на спинки стульев. "Этого,- словно говорило выражение их лиц,- мы и ожидали!"
Им пришлось ждать гораздо дольше обычного.
После задержки, которая казалась нескончаемой, но фактически длилась всего минуту-две, взрыв аплодисментов приветствовал появление дирижера. Рукоплескания оборвались так же внезапно, как и начались. Эванс был один. Он медленно направлялся к помосту, с опущенными плечами, повесив голову, передвигаясь, словно во сне. В зале воцарилась полная тишина, когда он влез на помост. Он судорожно вцепился в перила, как будто иначе мог упасть, и какое-то время стоял молча - молчаливый человек перед молчаливой аудиторией. Затем он заговорил, и его охрипший голос был не узнаваемым. Он говорил невнятно, но в абсолютной тишине зала каждое слово было услышано.
- Произошел несчастный случай,- произнес он.- Ужасное несчастье. Мне немедленно требуется доктор.
Глава 7
ПРЕДСТАВЛЕНИЕ ТРИМБЛА
Буря преобразований, стремительно пронесшаяся от Уайт-холла несколькими годами раньше, снесла прочь вместе с некоторыми другими вещами городское отделение полиции Маркгемптона. Вследствие этого на срочный вызов явился детектив-инспектор городского отдела полиции графства Маркшир. Вызов был ему передан в тот момент, когда он собирался покинуть свой офис после дневного дежурства. Инспектор Тримбл был молод для своего звания в полиции, где продвижение идет медленно. Он был также энергичным и амбициозным. Его предшественник в городской полиции не обладал ни тем, ни другим качеством и с благодарностью принял предложение досрочной отставки и выхода на пенсию, предложенную ему, когда произошло укрупнение полицейских отделений. Этот добродушный человек покинул свой пост не без сожалений со стороны подчиненных, которые ожидали "новой метлы" с определенной настороженностью. Тримбл вполне сознавал, что ему еще предстоит заработать авторитет в их глазах, и в общем-то был даже рад этому вызову. Его сопровождал сержант, человек более старший по возрасту, скептик по натуре и приверженец старых порядков. Тримбл всегда искал возможности дать понять сержанту Тейту преимущества укрупнения полицейских сил в общем и свою значимость как детектива-инспектора в частности и надеялся, что данный случай предоставит ему такую возможность.
В Сити-Холл их впустил испуганный привратник, и стражи порядка оказались в коридоре, полном мужчин и женщин. При их появлении разговоры смолкли. С встревоженными лицами они следили, как полицейские шагали по коридору.
С обеих сторон коридора в него выходили двери. У одной из них, справа по ходу, дежурил констебль, краснолицый и важный. Увидев Тримбла, он тут же вытянулся и поприветствовал, отдав честь, и доложил:
- Она здесь. У тела находится доктор Катбуш. Здесь ничего не трогали. Я...
Тримбл оборвал его кивком:
- Я приму доклад позже. Оставайтесь здесь, пока я за вами не пришлю.
Пока Тримбл уверенной походкой, слишком уверенной с точки зрения недоброжелателей, проходил в комнату, сержант Тейт сардонически усмехнулся констеблю.
Артистическая уборная оказалась маленькой квадратной комнаткой без окон, освещенной скрытыми в потолке светильниками дневного света. В стене напротив входа находилась еще одна дверь. Мебель состояла из стола, двух или трех стульев и глубокого кресла. На столе было несколько ваз с цветами и скрипка в открытом футляре. Доктор Катбуш занимал один из жестких стульев рядом с креслом, где в неловкой позе застыло тело Люси Карлесс.
Прежде чем приблизиться к нему, Тримбл быстро оглядел комнату. Затем подошел к противоположной двери и открыл ее. Она вела в другой коридор, приблизительно параллельный тому, по которому он сюда пришел, но и слева и справа в конце изгибающийся, как бы повторяя по форме сцену, которую он огибал. Сориентировавшись, инспектор закрыл дверь, запер ее изнутри и приступил к делу:
- Кто-нибудь заходил в эту дверь с тех пор, как было обнаружено тело?
- Как раз я и заходил, потому что пришел сюда из зала,- ответил доктор с легким вызовом.- Но насколько мне известно, больше никто.
- Понятно. Ну, доктор, что вы можете мне сказать?
- Боюсь, очень мало, кроме того, что жизнь ее угасла еще до моего прихода. Причиной смерти, как вы можете видеть,- здесь он встал, подошел к креслу и с необыкновенной бережностью отвел в сторону тяжелую массу темных волос, которые скрывали ужасно искаженное лицо,- причиной смерти, очевидно, было удушение. Вы видите сильно стянутый вокруг шеи шелковый чулок. Но я ничего не трогал. Без сомнения, этим делом в должное время займется ваш полицейский врач.- Он отпустил волосы.- Печальная утрата, инспектор,- со вздохом сказал он.- Она была великой артисткой.
- Как по-вашему, сколько времени прошло между наступлением момента смерти и обнаружением тела?
Доктор Катбуш покачал головой:
Боюсь, судебная медицина никогда не была моим коньком. Могу сказать наверняка, что прошло не очень много времени - полчаса или чуть больше. Здесь я снова вынужден предоставить дело вашим специалистам.
- Ясно. Что ж, доктор, если вы оставите сержанту Тейту ваше имя и адрес, в нужное время он примет от вас официальное заявление. Больше я вас не задерживаю.
- Благодарю. А могу я забрать с собой свою девочку?
- Вашу девочку?- переспросил Тримбл.
- Она одна из оркестрантов - первая скрипка. Она очень расстроена, и мне хотелось бы поскорее увести ее отсюда.
- Оркестранты?- Тримбл неуверенно почесал подбородок.- Сержант, вы представляете себе планировку здания?
- Да, сэр, конечно. Я здесь много раз участвовал в хоре в "Мессии".
- Каким образом оркестранты попадают на сцену?
- По этому коридору, куда вы только что выглядывали. Из каждого его конца вы попадаете на сцену - правый выходит на левую сторону и наоборот. Ступеньки ведут к задним рядам оркестра.
- Так я и думал. Следовательно, тот, кто направляется на сцену, по пути проходит мимо этой двери?
- Верно. И наоборот, любой, кто выходит из комнаты, может выйти на сцену, как будто ее не покидал. Видите ли, в этот коридор выходят еще несколько дверей.
Несколько уязвленный подчеркиванием своим сержантом очевидных вещей, Тримбл обернулся к доктору Катбушу:
- Боюсь, мне придется на некоторое время задержать оркестрантов. Но надеюсь, ненадолго. А вы тем временем можете пройти к дочери, если желаете.
После ухода доктора Тримбл произвел быстрый, но энергичный обыск комнаты. Он сознавал, что сержант, делая вид, будто помогает, в то же время подвергает его молчаливой, но энергичной критике. Это было тем более неприятно, что поиски ничего не дали. В комнате царил полный порядок. Все было совершенно обычно, за исключением неподвижной молчаливой фигуры в кресле. Наконец он пригласил констебля войти и приказал сержанту Тейту занять его место в дверях комнаты до тех пор, пока его не сменит другой офицер из отделения. По всей видимости, толстого констебля распирало от осведомленности, и он был рад поделиться своей информацией. Глубоко вздохнув, полицейский приступил к рассказу:
- Я находился на дежурстве снаружи, у главного входа, сэр, когда внутри началась какая-то суматоха.
- Что именно вы услышали?
- Среди публики раздались вскрики и истерический плач, сэр, а санитар из "Скорой помощи" Сент-Джонса доложил, что какая-то дама упала в обморок. Я вошел внутрь и узнал, что в одну из артистических комнат вызвали доктора. Тогда через дверь, которая ведет на сцену, я прошел в коридор и в этой уборной застал доктора Катбуша и мистера Эванса, руководителя оркестра. Еще здесь находился мистер Сефтон.
- Кто это?
- Насколько я понял, это муж покойной, сэр. Он был в ужасном состоянии, и мне не сразу удалось уговорить его покинуть комнату. Он делал массу диких обвинений по адресу многих людей, включая мистера Эванса.
- Понятно. И что вы предприняли?
- Получив от доктора подтверждение, что леди мертва и что есть серьезные основания предполагать уголовное преступление, я решил, что мой долг - взять на себя ответственность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25