Со стороны и я могу так выглядеть.
- Но ты ведь здоров!
- Да, безусловно! И что касается соответствия должности, то и оно целиком и полностью налицо. Но существуют сложные служебные отношения, и иногда они складываются так, что - ты этого пока не поймешь - в любом случае виноватым оказывается один и тот же человек. В данном случае - это я. Если нужно будет наказать кого-то за страдания Сосновского, накажут меня. Если тревога, которую я поднял, окажется ложной, - тоже меня. И справедливо! Я действительно виноват или буду виноват и в том, и в другом случае. И именно поэтому никакого наказания не боюсь. Но ведь попутно накажут и тебя. Вот в чем все дело!
- Странно слышать, Дик! - рассердилась Наташа. - Что значит какое-то наказание в сравнении с человеческой жизнью! Ты ведь наверняка бросился бы спасать человека из-под колес поезда или тонущего! Так почему же ты сейчас колеблешься?
- Я не колеблюсь, Наташенька.
Коваль зябко передернул плечами.
- Тебе холодно? Но ведь топят уже. - Она подошла к батарее. - У, горячо! Как хорошо, что нам провели отопление! Так надоели эти дрова и уголь! Пыль, грязь. У меня на платьях до сих пор сажа.
"Убийца тот, кто убивает тело, но трижды убийца тот, кто убивает душу" - почему-то снова вспомнилось Ковалю изречение, которое пришло в голову во время совещания в "Артезианстрое". А может ли убийца духа стать обычным убийцей, поднять руку на человека? Нужно посмотреть у Ромена Роллана. Наверно, эта мысль имеет продолжение.
Коваль встал, сделал шаг, чтобы подойти к полке с книгами, и внезапно остановился как вкопанный.
- Как ты сказала, Наташка? - спросил он, повернувшись к дочери. Лицо его приняло при этом странное выражение. - Повтори, что ты сказала... О саже, о платьях...
Наташа недоуменно посмотрела на отца.
- Я сказала... Ну... Сказала: хорошо, что у нас паровое отопление...
- Нет, нет, - бросил подполковник. - Что ты сказала о саже, о своих платьях?
- Ничего особенного. Платья, сказала, пачкались. Бывало, как ни стараешься не прикоснуться к дверце, а все равно - в саже...
Но Коваль уже не слушал ее. Больше того, он ее уже не замечал. Он бросился в сени и надел пальто.
- Куда ты на ночь глядя?
- По срочному делу.
- Но ведь уже начало двенадцатого.
- Вот и хорошо! Замечательно! - ответил Коваль, в спешке не попадая рукою в рукав. - Прекрасно, щучка, великолепно! Ложись спать. Я не скоро вернусь.
Впопыхах напялив кепку, Коваль выбежал на улицу.
Где-то около полуночи он уже звонил в квартиру прокурора области.
Ему долго не открывали, домашняя работница расспрашивала через дверь, кто и зачем, и только потом открыл сам прокурор.
- Что случилось, Дмитрий Иванович? - как показалось Ковалю, недовольно спросил прокурор, застегивая пижаму.
- Сейчас все объясню, Иван Филиппович, - взволнованно произнес Коваль, входя в прихожую. - Нужна санкция на обыск у Петрова. Простите, что так поздно беспокою. Надо спешить, пока не уничтожены доказательства. В любое время может начаться отопительный сезон. Осень, уже холодно.
- Что это значит? При чем тут осень, отопительный сезон?
Прокурор уже окончательно проснулся, голос его звучал строго и требовательно.
- Через несколько часов все встанет на свое место, Иван Филиппович, ответил Коваль. - И подлинный убийца Петровой будет известен... или я подаю в отставку.
- Что за мелодрама! Объясните, в чем дело.
- Иван Филиппович, сегодня истекает отсрочка по делу Сосновского. Завтра вы спросите, на каком основании я добивался этой отсрочки. Завтра эти основания будут налицо. Я запомнил, Иван Филиппович, что вы сами говорили на совещании!.. Вы подчеркивали, что если Нина Андреевна перед роковым днем несколько раз приезжала на дачу и муж ее об этом не знал, то следует выяснить, зачем она туда ездила. Одна или с кем-то? К кому? Возможно, к Сосновскому. Но не исключено, что был у нее другой любовник, с которым встречалась она на своей даче. Тогда кто он? А если не было никого, то зачем она все-таки ездила в Березовое одна? Потом вы сказали, что не следует сбрасывать со счета показания старика. Установить, не мог ли приезжать в Березовое Семенов. Если так, то, возможно, были какие-то взаимоотношения между Петровой и Семеновым. Не исключено, что Нина Андреевна знала о Семенове что-то плохое и поэтому он расправился с ней. Фото Семенова она сама могла разорвать и выбросить. Ответы на эти вопросы, сказали вы, может дать повторный обыск на даче Петровых. Я не проводил этого обыска, потому что был целиком и полностью занят Семеновым, а кроме того, откровенно говоря, не был уверен, что есть в этом необходимость, а главное, не хотел преждевременно беспокоить управляющего трестом "Артезианстрой". Но сейчас, по моему убеждению, настало время произвести повторный обыск. Он может помочь нам ответить на важные вопросы. Но только в том случае, если мы проведем его немедленно.
- Но следователь-то сейчас в отъезде. Возьмете это на себя?
Коваль утвердительно кивнул.
- Хорошо, - согласился прокурор. - Но смотрите, не наломайте дров! Объясните Петрову, с какой целью проводится обыск в такое время. Подчеркните, что против него самого мы ничего не имеем.
Спустя полчаса Коваль вместе с лейтенантом-оперативником был на квартире Петрова.
Управляющий трестом встретил подполковника в штыки и, не выслушав его как следует, раскричался:
- Безобразие! Поднимаете среди ночи! Я буду жаловаться вашему начальнику управления, до министра дойду! Черт знает что! Возмутительное нарушение законности! После окончания дела искать что-то еще! Чушь какая-то! Ну, ищите, ищите, что вам надо!
Но городская квартира Петрова была Ковалю ни к чему.
- Одевайтесь, поедем в Березовое, - коротко приказал он.
Продолжая огрызаться и угрожать, Петров все же оделся. Непослушными со сна руками с трудом напялил костюм, плащ и, забыв шляпу, спустился вместе с офицерами милиции во двор, где их ждал газик.
Ехали молча до самого Березового. Газик свернул к крайним домам, остановился, и лейтенант отправился звать понятых.
- Вы понимаете, что делаете? - нарушил молчание Петров. - Я вам не пешка какая-нибудь, товарищ подполковник!
- Понимаю, товарищ Петров, - ответил Коваль, - но обыск провести необходимо. Это и в ваших интересах.
На этом разговор оборвался. И опять наступила тишина, слышно было только, как тяжело дышит управляющий "Артезианстроем". Но вот лейтенант вернулся с понятыми - жителями Березового, и газик снова заурчал на дороге.
На даче Коваль прежде всего бросился в гостиную, где не так давно видел халат Нины. Сердце его радостно забилось: халат по-прежнему висел в углу. В гостиной, как и раньше, царил беспорядок, толстый слой пыли все еще лежал на всех вещах, на батареях парового отопления.
- Еще не топили в этом году? - спросил подполковник управляющего.
- Я здесь не живу, - проворчал Петров.
Коваль приподнял рукав халата.
- Это халат Нины Андреевны?
- Да.
Даже при сравнительно слабом электрическом освещении на правом рукаве халата была заметна полоска сажи.
- Дача отапливается паровым котлом?
- Да, "титаном".
- Других печей в доме нет?
- Нет, только в котельной.
- Пойдемте в котельную.
Все двинулись за Петровым, который, отыскав на кухне ключи, вышел во двор.
Дверь котельной, к удивлению самого хозяина, оказалась незапертой. Замок висел на одной только дужке как-то косо и небрежно, словно его набросили впопыхах.
Когда Петров включил свет, все увидели большой "титан" с водяным термометром, тоже покрытый густым слоем пыли. Почерневшая от копоти дверца была полуоткрыта.
Коваль молча снял пальто, закатил рукав пиджака и засунул руку в глубь печи. Несколько секунд он копался там, а затем с торжествующим видом вытащил свернутую в трубку, измазанную сажей тонкую школьную тетрадь.
В полной тишине развернул ее.
"Итак, я живу с убийцей! Я не знаю, что мне делать: хочется куда-то бежать, кричать, но я оцепенела от ужаса!
Я любила его. Я целовала руки, которыми он убивал! Боже, какой ужас!
Нет, я не выдержу этого! Я сейчас закричу на весь белый свет. Он убьет и меня, но теперь мне все равно..."
Коваль быстро пробежал первые строки, написанные неровным почерком, и свернул тетрадь. Нашел взглядом Петрова.
Тот, ничего еще не понимая, но уже предчувствуя беду, пытался сохранить невозмутимость; небрежно прислонившись плечом к дверному косяку, сердито посматривал на подполковника.
И снова встретились их взгляды. Словно скрестились шпаги.
- Гражданин Петров, вы задержаны!
- Да вы что, с ума сошли! Дмитрий Иванович! - вскричал управляющий трестом. - Как вы смеете?
Оттирая тряпкой пальцы от сажи, Коваль приказал лейтенанту:
- Обыщите его!
Понятые испуганно посматривали на Петрова, который стоял с поднятыми вверх руками, пока лейтенант методично обшаривал его одежду.
- Ну, за это вы головой поплатитесь, Коваль, - рассвирепел управляющий. - Я с вас погоны сдеру!
Но подполковник, казалось, уже ничего не слышал. Он молча наблюдал, как лейтенант обыскивал задержанного, и на лице его в эти минуты не было ничего, кроме усталости.
Когда обыск закончился, жестом приказал вывести Петрова из котельной и вернулся в гостиную, чтобы составить протокол.
29
Забыв о сне и вообще обо всем на свете, читал подполковник Коваль испачканную сажей школьную тетрадь.
Шаг за шагом раскрывались перед ним последние дни Нины Андреевны Петровой.
"...Сегодня мир, который казался мне таким прекрасным и незыблемым, в один миг полетел в пропасть. Моя жизнь разбита.
То, что я узнала, не укладывается в голове, мысли путаются, солнце погасло, и воцарился мрак.
Я задыхаюсь. Хочу крикнуть: "Люди, помогите!", но... молчу. Слово, одно только слово будет стоить мне жизни. Впрочем, я все равно уже мертва, и никто не может меня спасти..."
Коваль перевернул страницу.
"Зимой прошлого года в нашем доме появился новый человек. Муж привел его и сказал: "Это мой двоюродный брат Владимир".
Я очень обрадовалась, у меня ведь родственников нет - наше полесское село Криницы фашисты сровняли с землей, и все мои родные погибли. Меня спасло только то, что за день до облавы я ушла с запиской в лес, к партизанам. У мужа тоже никого не было, и мы еще когда-то шутили, что, как Адам и Ева, положим начало новому человеческому роду. Но с детьми нам не повезло. Иван сказал, что не хочет ребенка, я искалечила себя и уже не могу больше быть матерью.
В первую минуту, когда Владимир вошел, я замерла от изумления - так он похож на моего мужа.
Потом рассердилась. "Что же ты скрывал, что у тебя есть брат?" спросила я Ивана.
Он пробормотал, что потерял с ним связь, считал его погибшим и вот только сейчас разыскал.
Владимир старше Ивана на восемь лет, живет он в Брянске и недавно тяжело заболел. Врачи обнаружили у него опухоль мозга. Нужна сложная операция, которую можно сделать только в нашем городе, в клинике известного нейрохирурга.
Добиться, чтобы оперировал сам профессор, было очень сложно. Даже Иван, несмотря на свои знакомства, не взялся за это. Но угасшие, тусклые глаза Владимира не давали мне покоя. Казалось почему-то, что это не брат Ивана, а сам Иван, постаревший, больной, исхудавший.
Я сама добилась приема у профессора, и он сделал операцию.
Опухоль оказалась небольшой, и Владимир стал быстро поправляться. Мне не понравилось, как кормят в больнице, и я каждый день носила ему обед из дому.
Через полтора месяца Владимира выписали. Но, странное дело, хотя опухоль удалили, взгляд у него остался таким же тусклым, как раньше. Наверно, не опухоль была тому причиной, а просто характер Владимира замкнутый, угрюмый. Я подумала, что в жизни он кое-что повидал.
В день возвращения Владимира из больницы я устроила настоящий пир, и вскоре он уехал домой.
На майские праздники в этом году он снова приехал. Второго мая мы втроем отправились на дачу. День был солнечный, теплый, и мы расположились на лужайке, в молодой сосновой роще, выпили, закусили. Иван пил мало, а Владимир сильно опьянел.
Вечером того же дня вернулись в город. Иван сразу ушел, сказав, что у него срочное дело.
Мы остались вдвоем с Владимиром. Он бесцеремонно полез в буфет, достал графин с водкой и начал пить рюмку за рюмкой, не закусывая. Я сказала, что это ему повредит, но он на это не обратил внимания. С каждой рюмкой он все больше мрачнел. Глаза его налились кровью. Мне стало жутко.
"Вот пожалуюсь Ивану, что вы много пьете, он вас отругает", пригрозила я.
"Какому Ивану? Коське? - пьяно ухмыльнулся Владимир. - Я с него еще в детстве шкуру спускал!"
"Какой еще Коська?" - переспросила я, подумав, что Владимир от водки стал уже заговариваться.
"Не Иван он! Константин! Понятно?"
"Нет, непонятно".
"Эх ты, дуреха!" - и Владимир налил себе еще.
Я попыталась забрать у него графин.
"Володя, вы хотя и родственник, но я не разрешаю..."
"Родственник! Двоюродный, - как-то странно хмыкнул Владимир. - Нашему забору двоюродный плетень. Родной брат он мне, понятно? Большой человек твой муж, а кровь у нас одна, - пьяно подмигнул он. - Так что ты, Нинка, золовка мне. И обижать меня не имеешь права".
"Какая же одна кровь, - возразила я, - вы же двоюродные".
"Родные!" - с пьяным упрямством повторил Владимир.
"А почему же тогда у вас фамилии разные? Он - Петров, а вы Семенов".
"Петров! - оттопырил губы Владимир. - Такой он Петров, как я поп. Одной матери мы, одного отца, то бишь Семенова Матвея. Вот как!"
"Вы пьяны, Владимир, ложитесь спать".
"Я трезвый! - сказал он, пытаясь налить себе еще. - Я ее в войну ведрами глушил. А муж твой не Ванька, а Коська. Случился с ним в молодые годы случай, убил он сдуру бабу одну с пацаном, вот и пришлось шкуру-то сменить. В войну человек копейки не стоит, один чих - и на свете нет, одним больше, одним меньше - все равно. А в мирное время - дело другое".
Я окаменела, еще не все понимая, но уже чувствуя, что Владимир говорит правду.
А он, спохватившись, посмотрел на меня совсем трезвым, но каким-то очень тяжелым взглядом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22