Это глубоко возмутило пацана. Николая ему жалко не было - война есть война, но убийства девчонок-царевен и мальчика сильно расстроили его. Это никак не походило на легенды про честных и благородных рыцарей - "комиссаров в пыльных шлемах".
Виктор Иванович кинулся объяснять подростку его ошибку: любой член царской семьи мог стать знаменем для белого движения, красный террор в ответ на белый террор и так далее. У Ефима был лишь один аргумент - детей убивать нехорошо. Старый вояка никак не мог его переубедить. Наверное, потому, что и сам в глубине души считал, что детей убивать нехорошо. Короче, эта дискуссия становилась явно политически вредной: на улице было начало 70-х, шел "третий решающий" год одной из пятилеток.
Поэтому Виктор Иванович отправил Береславского и еще одного мальчика в военный кабинет (они почему-то в тот день занимались в обычном классе) принести для разборки два автомата. Понятно, автоматы были учебные, с прорезанными стволами.
И надо ж было случиться: Ефим, возвращаясь с автоматом, встретил одну сволочь из 10-го "Б" класса. Это была крепкая сволочь, которая регулярно задирала Ефима. Береславский боялся дать ему жесткий отпор, так как тот парень был на год старше, и к тому же боксер. Правда, и задирался тот не так, чтобы Ефим пошел ва-банк. Но все равно очень обидно.
А встретил его Ефим в туалете, куда зашел по пути, чтобы потом, на перемене, не тратить драгоценного времени. Обидчик сидел на толчке и занимался тем, чем и должен был бы заниматься в таком месте и в таком виде.
Береславский при виде врага принял решение: как всегда быстро и, как это частенько с ним бывало - неправильно. Он наставил на парня автомат и дурным голосом заорал: "Ложись, сука! Смерть твоя пришла!" В итоге десятиклассник пережил тяжелую душевную травму, распластавшись на грязном полу мужского туалета. Ему почему-то показалось, что Ефим не шутит...
История приобрела огласку: сам обиженный, наверное, промолчал бы, но второй мальчик, посланный вместе с Береславским и ждавший того у входа в туалет, разболтал всем. Это попахивало крупными неприятностями, вплоть до вылета из славных рядов ВЛКСМ. Выручил военрук. Восхитившись военной хитростью своего неудачного воспитанника, он отстоял его на педсовете.
Однако в десятом классе отказался от Береславского сам. Произошло это опять-таки в школьном тире. Ефим довольно удачно отстрелял четыре патрона. На пятом пожилая "мелкашка" сделала осечку. Береславский в тот момент думал о чем-то своем, причем довольно далеком от происходящего. Только этим обстоятельством можно объяснить его последующие действия. А именно: он встал с огневого рубежа, взял винтовку за цевье, подошел к лампе и заглянул в дуло. Что он рассчитывал там увидеть, так потом и не смог объяснить.
Все это Виктор Иванович наблюдал лично. Когда старая тозовка оказалась в его руках, он свистящим шепотом сказал Ефиму:
- Пожалуйста, уходи.
- Куда? - не понял Ефим.
- На х..., - уточнил военрук. - И чтобы я тебя в тире не видел!
Они остались в хороших отношениях, просто Виктор Иванович понял, что нельзя делать из трепетной лани коня, а из Ефима Береславского - солдата. Позже, на встречах выпускников, военрук всегда радовался его приходу. И как-то сказал, что более страшного момента, чем тот, когда он наблюдал, как мальчишка заглядывает в дуло заряженной винтовки, в его жизни не было...
Тем временем Ефим продолжал свою военную карьеру. Когда они пошли получать в военкомат свои приписные свидетельства, пошел шикарный влажный снег. Просто грех было не поиграть в снежки. Играло человек тридцать, никак не меньше. Но именно Ефимов снежок разбил стекло в окне районного военкома...
Тот с максимальной доходчивостью объяснил перепуганному Береславскому, где и сколько ему придется служить.
Конечно, не все угрозы нужно принимать близко к сердцу: в институте, куда поступил Береславский, была военная кафедра, и немедленный призыв под знамена злобного военкома ему не грозил. Однако и военная кафедра тоже черной полосой прошлась по его биографии.
Невоздержанность на язык стала причиной продолжения его школьных упражнений. Только тут туалеты были больше, а принуждающие возможности офицеров - выше.
На первом же занятии он спросил у заведующего кафедрой, зачем нужна их военная специальность (военный химик), если в стране с самой высокой трибуны заявлено о прекращении производства химического оружия.
Полковник внимательно посмотрел на студента, но любознательный Ефим привык все доводить до конца и поинтересовался, не производят ли на наших заводах ОВ тайком. Завкафедрой, интеллигентный доктор наук, объяснил ему, что если даже такой вопрос задать директору нашего завода по производству ОВ, то он непременно даст отрицательный ответ.
И в стрельбе у Береславского все оказалось очень запущенно. Но если в школе это было факультативно, то здесь от результатов стрельб зависело получать или не получать студенту стипендию.
Ефим попытался решить эту проблему в своем стиле. Во время зачета по ГТО (для тех, кто не знает - Готов к Труду и Обороне) на огневом рубеже он занял среднюю позицию. Для зачета достаточно было трех попаданий. Поэтому он заранее договорился, чтобы стрелки-одногруппники справа и слева от него (один член сборной вуза по стрельбе, второй тоже имел хорошие навыки в этом деле) пальнули по разу в его мишень. Из собственных пяти патронов он рассчитывал хоть раз, но попасть.
В результате майор Пушенко, легендарный герой институтского фольклора, насчитал в мишени Береславского семь пулевых пробоин: "десятка", "девятка" и пять - по краям. Это чрезвычайно озадачило бедного майора - он лично выдал студенту Береславскому пять патронов и опять же лично отслеживал выстрелы. Учитывая полное отсутствие чувства юмора и почти полное - ума, майор обеспечил себе не одну бессонную ночь...
Да, насколько легко Ефим прошел остальную институтскую программу, настолько тяжко ему пришлось на "военке". Никто не верил, что он выделывается не специально.
Пущенная его рукой учебная граната-"болванка" едва не окончила военную карьеру уже упомянутого майора Пушенко. Он стоял слева метрах в двадцати и никак не ожидал, что граната полетит перпендикулярно предполагаемой траектории. Да и никто не ожидал, в том числе сам Ефим. Он просто швырнул "болванку" так, как видел это в кино, а также на картине художника Дейнеко "Оборона Севастополя". С правого бока, широко отведя назад руку. Она и полетела по окружности...
Несмотря ни на что, Ефим закончил военную кафедру и получил звание лейтенанта войск химзащиты. С тех пор его рука к оружию не прикасалась.
В общем, военное дело было не по нему. Он очень сомневался в своей способности выстрелить в человека. А если в этом нет уверенности, то зачем же изучать материальную часть? Ведь стреляет не оружие, а его хозяин.
Но сейчас случай был иной. Ефим вдруг ощутил себя ополченцем. Брат его покойного деда тоже впервые взял в руки винтовку в его возрасте. Может, даже постарше. Он был ученым-математиком с близорукостью минус восемь диоптрий. И призыву не подлежал. В Красную Армию его, можно сказать, призвал Гитлер, подошедший осенью сорок первого к Москве на расстояние винтовочного выстрела.
Двоюродного деда убили в первом же бою. И вовсе не из-за плохих навыков в стрельбе. Стрелять ополченцам его батальона было просто не из чего: винтовок не дали. Дедова брата, как и всех его безоружных соседей, передавили немецкие танки, сделав из белой поляны красную.
Береславский помнил эту семейную историю и собирался с полной ответственностью подойти к своей войне, раз уж в нее пришлось влезать.
- Не дергай крючок, - сначала мягко советовал наставник. - Когда ты двигаешь ствол на миллиметр, пуля улетает прямо в небо. Слышал когда-нибудь про подобие треугольников?
Ефим честно старался фиксировать руку и нежно нажимать на спуск. Ни черта не получалось.
- Может, пистолет плохо пристрелян? - предположил Береславский.
Роман выхватил оружие и в течение пары секунд сдвоенными выстрелами-"флэшами" расстрелял всю обойму. Пули буквально вырвали из мишени середину. Ефим сник.
- Послушай, - мягко сказал Роман. - Ты просто боишься выстрела. Попробуй еще.
Ефим попробовал. С тем же результатом.
И... получил затрещину!!! Уже лет двадцать Береславский не сталкивался с подобным!
- Какого хрена я время теряю? - орал потерявший остатки терпения Серебров. - Ты будешь меня слушать или нет? Рекламист хренов!
Ефим смирился. Если Роман не поможет, никто не поможет. А выходить как двоюродный дед, безоружным против танков, Береславский не собирался.
- Извини, - утихомирился наконец Роман. - Это я по привычке. Ты боишься выстрела, вот так и получается. Ствол прыгает.
- Что же делать?
Роман задумался. Даже посидел немного. Наконец принял решение.
- Ты сейчас прицелься. Зафиксируй руку. Потом закрой глаза...
- Что?
- Что слышал. Закрой глаза и плавно нажми на спуск. С закрытыми глазами.
Ефим повиновался. Самое странное - дело пошло. "Макар" перестал прыгать в руке, а пули ложились довольно кучно, правда, внизу поясной мишени.
- Так ты ему яйца отстрелишь, не более того, - сказал Роман. Хорошо, хоть не дрался. Ефим внес коррективы, и следующая серия легла очень пристойно.
Когда рука Береславского уже не могла держать пистолет, они пошли пообедать. Потом оформили документы на стрельбу и снова вернулись в тир.
На прощание Роман показал, как стрелять "флэшами".
- Это позволяет стрелять, не выцеливая, - объяснил он. - Ты видишь, как летят пули, и корректируешь огонь. Получается, как в автомате, хотя пистолет не автоматический.
К концу дня правая рука Ефима была как чужая.
Потом они шли по осенней, засаженной старыми деревьями улице, к машине. Роман читал ему свои последние стихи. Как всегда, мрачноватые и, как всегда, явно некоммерческие.
Одно из них называлось "Ночь на Кипре", где он недавно побывал по турпутевке, и было "про любовь". Читал Роман без изысков и завываний, но, прямо скажем, печально:
Ночь темна на Кипре.
Я сижу в таверне.
Полбутылки выпил.
Значит, курс взят верный.
Ночь темна на Кипре.
Полбутылки - мало.
У стола бузука
Грустно заиграла.
Музыкант с бузукой
Жизнь прожил отвесно.
Тот, кто так играет,
Пропадает честно.
Да и я, похоже,
Тоже пропадаю.
Коль с самою жизнью
В такт не попадаю.
Мне уже за сорок.
Ей еще за двадцать.
Как бы так напиться,
Чтобы не проспаться?
- А ты здорово нажрался на Кипре? - уточнил Ефим.
- При чем тут я? - возмутился Роман. - Это лирический герой.
- А я думал, бузука - спиртной напиток.
- Темный ты, - сказал Серебров, но не смог отказать себе в удовольствии испытать на слушателе свое второе, недавно созданное произведение.
Второе стихотворение было тоже про любовь.
Давай, бери меня скорей!
Своими голыми руками.
Своими нежными глазами.
Клыками добрыми согрей!
На теплом горле их сомкни.
Почувствуй нервное биенье.
И разожми. Или сожми.
Прервав полет моих видений,
Моей фантазии полет.
... А что придушишь невзначай
Так это был не твой расчет.
И будет не твоя печаль...
- Ну, как? - спросил Роман.
- Ничего, - сказал Ефим. - Но как-то нетипично для подполковника-спецназовца.
- При чем здесь подполковник? - обиделся Роман. - Мы о литературе говорим.
- Нормальные стихи, - одобрил наконец Береславский. - Хотя мои лучше.
- Сволочь ты, - улыбнулся Серебров. - Жалко, ты мне это в тире не сказал. Когда в моей руке был "Макаров".
- Что ж я, совсем ненормальный? Слушай, у меня к тебе еще одно дело.
- Какое?
- Давай отъедем пару километров.
Роман удивился, но послушно сел в "Ауди". Когда выехали за пределы поселка, Ефим притормозил и достал из бардачка пистолет.
- Научи, как с ним обращаться.
- Вот почему ты приехал. - Серебров сразу посерьезнел. - Ты уверен, что тебе это надо?
- Меня пытаются убить. Не знаю, кто. Не знаю, за что.
- Я могу чем-то помочь?
- Пока нет, Ром. Я действительно не знаю.
- А откуда оружие?
- Утром из него в меня стреляли.
- Как же ты отбился?
- Он был на мотоцикле. Споткнулся об "лежачего полицейского". Слушай, Роман, если не хочешь связываться, я не обижусь.
Роман вздохнул.
- Думаю, ты неправильно делаешь.
- Ром, решение принято. Или помогай, или не мешай. Не обижайся.
- Это "Глок-17".
- Мне ни о чем не говорит.
- Австрийская "пушка". Говорят, киллеры любят. Видишь, пластик? Очень легкий пистолет. Семнадцать мощных патронов. Плюс один в патронни-ке. Очень удобная рукоятка. Она же - предохранитель.
- Как это?
- Смотри. - Серебров привел оружие в боевое положение. - Если ты как следует обхватил рукоятку и притопил эти "кнопки", то "ствол" готов к стрельбе. Случайный выстрел невозможен. Три предохранителя.
- Давай еще раз.
Роман терпеливо показывал Ефиму, как заря-жать и разряжать оружие. В обойме они насчита
ли 12 патронов. Значит, пять гнезд было пустых. (Про запасную обойму Береславский говорить не стал.)
Серебров заставил Ефима повторить основные операции. Наконец тот запомнил.
Береславский довез друга до дома. Роман медленно выгрузился из салона.
- Зря ты это, Ефим, - сказал он. - Может, передумаешь? Ты же знаешь мои связи.
- Я не знаю, на кого жаловаться, Ром. Узнаю - скажу. И спасибо тебе.
- Не за что. - Роман повернулся и побрел к подъезду. У него даже спина была огорченной.
А Ефим развернул свой "лайнер" и отправился в Москву. Он был уверен, что бояться осталось недолго. Очень скоро все должно проясниться...
ГЛАВА 23
Лена готовила незамысловатый ужин. Начищенная картошка уже была на плите, отбитое мясо жарилось.
Настроение было никакое.
Ефим не звонил, от мужа вестей не было. С детьми тоже не поговоришь: Береславский категорически запретил любую связь с ними. Да еще дурацкий запрет на работу.
Пожалуй, тут он переборщил. Если за жизнь детей он, в отсутствие Сашки, еще может отвечать, то ее жизнь находится только в ее ведении. Завтра же пойдет на прием. Больные, наверное, заждались. При тех заболеваниях, которыми они страдают, тяжело менять докторов, особенно тех, которым доверяют.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46