Ему становилось все тяжелее дышать, и мы отвезли его в госпиталь.Я никогда не забуду его беспомощный взгляд, обращенный ко мне, умоляющий облегчить его страдания. Он знал, что с ним. И знал, что его ждет. Он уже все понимал.Помните эту недавнюю катастрофу, когда разбился самолет международного авиарейса? Все пассажиры погибли. Но в те несколько минут, пока самолет стремительно терял высоту, все они знали, что произошло. А их родственники ничем не могли им помочь.Я пережила с Брэдом то же самое. Он слабел с каждым днем, с трудом дышал, с трудом открывал глаза, но все усилия были напрасны. Его тело умерло до того, как угасло его сознание. Это было… самое ужасное испытание за всю мою жизнь.Натали умолкла. Несколько минут она сидела в кресле, устремив неподвижный взгляд в пространство. Потом, не говоря ни слова, поднялась и вышла из комнаты.Оливия еще долго сидела не шевелясь. Она не стала ничего записывать. Наконец, оставив блокнот и карандаш на компьютерном столике, пошла искать Тесс. Глава 24 Натали потеряла Брэда, Саймон – Лиану. Смерть ребенка – что может быть трагичнее? Да, все мы когда-нибудь умрем, но умереть на заре жизни – какая несправедливость судьбы!У Оливии возникло непреодолимое желание обнять Тесс, Прижать ее к своей груди. Тут она вспомнила, что девочка сейчас на занятиях в яхт-клубе, и готова была поехать туда и ждать на пристани, если бы в этот момент Сюзанна не позвала ее к телефону.Нервы Оливии были взвинчены, и она решила, что с Тесс что-то случилось. Бросившись к дому, она взлетела по ступенькам на веранду. Должно быть, вид у нее был испуганный, потому что Сюзанна поспешила успокоить ее:– Это опять Анна-Мари.Опять? Мысли Оливии вернулись к Теду, что ее отнюдь не успокоило. Если он снова осмелился позвонить сюда, придется принять меры.Она вошла в холл и взяла трубку.– Я слушаю.– Тут приехал один человек. Он хочет вас видеть. Оливия закрыла глаза и приложила руку ко лбу.– Ростом пять футов, худощавый, с короткими темными волосами?– Нет, – тихо ответила Анна-Мари. – Примерно шести футов роста, грузный мужчина лет шестидесяти. Это он все время звонил. Я узнала его по голосу.Оливия встрепенулась. Если это не Тед, то, может быть, его друг?– А как его зовут?– Он не говорит.– Тогда и я не встречусь с ним, пока он не назовет своего имени.Анна-Мари что-то спросила у мужчины, который, очевидно, находился там же, в офисе.Оливия плохо слышала их разговор. Обменявшись недоуменным взглядом с Сюзанной, она увидела, как Натали, бледная и печальная, спускается по лестнице в холл.– Он говорит, вы его не знаете. У него к вам какое-то поручение от вашей матери, – сказала Анна-Мари.Сердце Оливии отчаянно заколотилось. Так вот кто звонил все эти месяцы!– Спросите, откуда он. Посмотрите его документы. – Прикусив губу, она бросила тревожный взгляд на обеих женщин, которые внимательно слушали, стоя рядом.– Он из Чикаго, – доложила Анна-Мари. – Зовут Томас Хоуп. У меня его водительское удостоверение.– Я сейчас приеду, – дрогнувшим голосом сказала Оливия и положила трубку. – Он знает мою маму, – сообщила она Сюзанне и Натали, выходя на веранду.Они сели к ней в автомобиль, несмотря на ее протесты. В конце концов Оливия сдалась, рассудив, что они имеют полное право сопровождать ее. Натали и Сюзанна посвятили ее в частную жизнь семьи Сибрингов, а теперь узнают и ее тайну. Кроме того, с ними ей будет гораздо спокойнее. Этот человек может оказаться кем угодно – мошенником, шантажистом и даже вором.Она сумеет защитить себя. Но Оливия была тронута, что женщины решили с ней поехать.По дороге к офису все трое молчали. Руки Оливии дрожали. Крепко вцепившись в руль, она пыталась угадать, что ей прислала мать. Конечно, лучше всего, если бы она приехала сама, но, подъехав к стоянке, Оливия никого не заметила в автомобиле с номером Иллинойса.Она припарковалась и вошла в офис. Томас Хоуп сидел в приемной вместе с Анной-Мари. Едва она появилась в дверях, он резко обернулся к ней.Это был действительно рослый, грузный человек отнюдь не угрожающего вида. Скорее раздражен, чем сердит. Впрочем, едва взглянув на нее, человек улыбнулся.– Я Оливия, – с вызовом произнесла она.– Кто бы сомневался! Вы просто ее копия. И упрямство тоже – заставили меня тащиться сюда и не отвечали на мои звонки. Но я обещал вашей матери исполнить поучение. – С этими словами он протянул ей объемистый конверт.Оливия растерянно уставилась на него. В свое время этот конверт мог бы полностью изменить ее планы на лето. Кэрол, наверное, приглашает их встретиться где-нибудь в Сан-Франциско, в Диснейленде. А может быть, в конверте мемуары Кэрол, вроде тех, что диктует Оливии Натали? И Оливия прочитала бы их на два месяца раньше, если бы не была так уверена, что ее преследует Тед. А если в конверте генеалогическое древо, имена родственников и предков?Оливия никак не решалась взять письмо дрожащими руками.– Почему она сама не привезла его?– Она умерла два месяца назад. Мне с трудом удалось узнать ваш номер телефона.– Умерла?!– У нее была больная печень. Я разыскал два адреса в Кеймбридже, но в одном месте сказали, что не знают, где вы, а в другом отказались дать мне номер телефона.– Умерла?.. – переспросила Оливия, совсем забыв о том, что этот человек провел в пути два дня.Томас Хоуп все еще протягивал ей конверт.– Там свидетельство о смерти и банковские счета. В машине у меня коробки.Оливия не взяла конверт, и он положил его на стол Анны-Мари и вышел в коридор, столкнувшись в дверях с Саймоном.– Кто это? – спросил Саймон, оглядываясь.Оливия тоже хотела это знать. Она выбежала на улицу к стоянке. Томас Хоуп открывал багажник автомобиля.– Откуда вы знаете мою мать? – спросила она.– Мы жили вместе.– Вы были женаты?Он поднял маленькую коробочку.– Не на Кэрол.– На другой женщине?– Моя жена не давала согласия на развод, – ответил он, вынимая коробку побольше. – Кэрол это знала. Я всегда был с ней честен. Куда это отнести?– Болезнь печени… Какая болезнь?– Какая бывает от пьянства. Разве вы не знаете, что она пила?– Нет. Она получала мои письма?– Все, что у нее было, находится в этих коробках. Так куда их отнести?– Я их отнесу, – сказал Саймон, забирая коробки.– Почему она не ответила мне? – продолжала спрашивать Оливия.Томас Хоуп потянулся за другой коробкой.– Наверное, считала, что не имеет на это права.Не имеет права? Мать всегда имеет право!– Она знала о Тесс?– Да, знала.Оливия оторопела.– Как она могла знать и даже ни разу не повидаться с ней?Саймон подхватил обе коробки и направился в офис. Томас захлопнул багажник.– Вот и все. Незадолго до смерти Кэрол перебрала все вещи. В этих коробках – фотографии и книги. Когда ей становилось лучше, она вязала, и здесь есть несколько связанных ею вещей. Она передала их вам. – Он нащупал в кармане ключи. – Завещания Кэрол не составила. Поверьте мне на слово, я привез вам все, что у нее было.Он открыл дверцу, сел в машину и завел двигатель.«Подождите! – чуть не крикнула Оливия. – Какая она была? Как выглядела? Что делала? Где работала? Вспоминала ли обо мне? Любили ли вы ее?»Но она продолжала молча стоять как вкопанная. Хоуп развернул автомобиль и выехал на дорогу. Саймон подошел и встал рядом.– Может, это розыгрыш? – проговорила Оливия, глядя на Саймона. – Вдруг она хочет посмотреть на мою реакцию?Подошла Натали с конвертом в руке.– Здесь свидетельство о смерти.Оливия нехотя взяла конверт и медленно распечатала его. Вместе с другими бумагами там лежала газетная вырезка с кратким некрологом. В числе ближайших родственников были названы только Оливия и Тесс.Оливия перечитала вырезку, горечь утраты и странная опустошенность захлестнули ее с новой силой.– Я всегда надеялась, что у нас были и другие родственники.Натали ласково тронула ее за плечо.– Мы чем-нибудь можем помочь? – спросила Сюзанна.Чем тут поможешь? Ничего уже сделать нельзя, да и звонить некому. Остается только сказать об этом Тесс, которая никогда не знала свою бабушку. Кэрол не стала частью их жизни. Оливия говорила о ней всегда в прошедшем времени, чтобы не заронить надежду в сердце дочери. А сама до сегодняшнего дня надеялась, что когда-нибудь три женщины разных поколений воссоединятся в счастливую семью.Но мечта так и осталась мечтой. Оливия внезапно осознала это с отчетливой ясностью, и ей захотелось… сделать хоть что-нибудь. Она перевела отчаянный взгляд с Саймона на Сюзанну и Натали.– Я… мне надо пробежаться, – сказала она и направилась к своему автомобилю.Саймон склонился к боковому стеклу.– Как ты? – спросил он с такой нежностью, что ей захотелось плакать.Оливия улыбнулась сквозь слезы:– Все нормально. – Она завела двигатель и, резко развернувшись, выехала со стоянки. Несколько минут спустя она подъехала к Большому дому, взбежала по ступенькам наверх, переоделась у себя в комнате в шорты и майку, спустилась вниз и побежала по дороге.Горячий воздух и полуденное солнце накалили мощеную дорогу, и от нее веяло жаром. Оливии было тяжело бежать – кололо в боку, болели ноги, но она не обращала внимания на боль, рассудив, что это лучше, чем сидеть в бездействии, окаменев от горя. Пот тек по ее лицу, и она вытирала его ладонью.Так она пробежала мимо дома Саймона, потом еще милю-другую, повернула на тропинку, ведущую на побережье. Тропинка постепенно сужалась и наконец, исчезла в каменистых утесах.Оливия побежала по валунам вдоль берега. Вдали на водной глади виднелось несколько яхт. Наверное, Тесс находится на одной из них. Но сейчас Оливия не готова с ней говорить о произошедшем. Волны разбивались о скалы, и соленые брызги долетали до нее, освежая разгоряченное лицо.Она замедлила бег и остановилась, тяжело дыша. Опустилась на камни и разрыдалась, прижавшись лбом к коленям.Оливия не помнила, когда плакала в последний раз. Но так не плакала ни разу – горько, навзрыд.– Оливия…Она уткнулась в колени, но не могла унять слез. Саймон ничего больше не сказал – просто сел рядом и обнял.Прошло немало времени, прежде чем она перестала всхлипывать у него на груди, обессилев от горя и отчаяния.– Быстро же ты бегаешь, – пробормотал Саймон, и она бы рассмеялась, если б могла.– Она не должна была… умирать, пока… мы не встретились с ней, – прерывисто сказала Оливия. Он погладил ее по голове, взъерошив ей волосы. – Я хотела, чтобы она увидела Тесс, полюбила ее… И меня… И мы бы тоже полюбили ее.– Конечно.– Я ничего о ней не знала. Не знала, что она пила.– Оливия, все кончено. Не терзай себя.– Господи, все напрасно! – воскликнула она, внезапно рассердившись и на себя, и на мать.Он не спорил с ней, продолжая гладить по голове. Оливия взглянула на него.– Она меня не любила.– Это не так, – возразил Саймон.– Откуда ты знаешь?– Мать не может не любить своего ребенка. Но иногда ей трудно выразить свою любовь.– Почему?– На то есть свои причины.– Все дело во мне. Я появилась не вовремя и все делала не так.– Нет, ты тут ни при чем.– Откуда тебе известно?Он крепко обнял ее и сказал:– Я не знал твою маму. Но я знаю, что матери всегда любят своих детей. Взять, к примеру, тебя и Тесс. Ты любишь ее, хотя она далеко не ангел и характер у нее не мед, но ты не променяешь ее на все сокровища мира. Вот что такое материнская любовь. Твоя мама тоже любила тебя. Если она не показывала свою любовь, то причины в ней, а не в тебе.Оливии хотелось верить Саймону, глядя в его глаза – такие же синие, как небо в предрассветные часы. Ей хотелось верить ему и никому другому.– Может быть, если бы она увидела меня такой, какой я стала, какие люди меня окружают, увидела, что я заботливая мать, что у меня есть работа… может, она полюбила бы меня хоть немного…Но Кэрол Джонс умерла. Так говорилось в свидетельстве о смерти. Так сказал Томас Хоуп. Бессмысленно сомневаться в его словах. И изменить ничего нельзя – не помогут даже фантазии, излюбленный способ ухода от реальности.Сердце Оливии сжалось от боли, и ей снова захотелось обнять дочку.– Я должна идти, – прошептала Оливия, высвобождаясь из объятий Саймона и вытирая слезы с лица. Он был рядом, и это придавало ей уверенности, как и ранее присутствие Натали и Сюзанны.Что ж, раз изменить ничего нельзя, пусть будет так, как есть.
Вечером они с Тесс открыли три коробки. Там оказались фотографии Кэрол и Оливии, отдельно – фотографии только Оливии, а также ее школьные тетрадки (вероятно, лучшие, судя по оценкам), бирочка из роддома – такая крошечная, что Оливия с трудом могла представить, что она висела у нее на щиколотке, – и осколок гипса, который она носила, когда сломала руку в семилетнем возрасте.В одной из коробок они обнаружили подсевший корсаж. Оливия надевала его под выпускное платье – платье, которое Кэрол не покупала ей и так и не увидела.– И как она все это сохранила? – выдохнула Тесс, перебирая вещи. – Вот молодец!Оливия не стала возражать. Может, Саймон и прав – мать действительно любила ее, но обстоятельства помешали им встретиться. И если Кэрол пропустила собственный выпускной вечер, потому что была беременна, наверное, ей не хотелось участвовать в празднике Оливии. И все же сохранить корсаж, выудив его из кучи старья, было и в самом деле очень мило с ее стороны. Так что пусть Тесс думает, что так оно и было.– Да, она молодец, – сказала Оливия, обнимая дочь.– Не плачь, мама. Не люблю, когда ты грустная.– Я так счастлива, что у меня есть ты.– Ой, не прижимай меня так крепко – мне больно!– Прости, – сказала Оливия и отпустила Тесс. – Что у нас еще есть?В коробках лежали две вязаные шерстяные шали – одна зеленая, другая голубая. Оливия похолодела – откуда мама могла знать их любимые с Тесс цвета? Она обшарила дно коробки в поисках записки, но ее там не оказалось.Тесс вытащила сумочку на молнии с дешевой бижутерией и пришла от нее в полный восторг. Кроме того, в коробке оказался ежедневник с металлической застежкой.– Открой его, мама.Оливии не хотелось читать дневник при дочери, и она отложила его в сторону. Но любопытство победило, и она все же расстегнула застежку. Первая страница была пуста. Вторая и третья тоже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42