– Я сейчас все объясню! Вышла досадная ошибка! Понимаете, я просто не прон-ток-роли-ловар! – Его язык запутался, заврался, застрял где-то в глубине тесного рта, не проговорив «проконтролировал», и Воркун, тряся головой, стал говорить короткие и простые слова: – Это пацаны… Я вас прошу… Все будет хорошо… Сейчас же!.. Немедленно!.. Я бы сам позвонил вам… Но честно, руку на сердце, не знал, что это ваша!..
– В общем так, Воркун, – низким баритоном произнес человек на другом конце провода. – Даю тебе час. Сейчас двенадцать. К часу машина должна стоять у платформы «Черная речка».
– Я понял! Я сделаю! – с удвоенной энергией закричал Воркун. – Ради бога, не держите зла! Все же бывает в жизни! Ну кто ж…
В трубке раздались гудки. Воркун медленно оторвал трубку от уха и, морщась, стал массировать грудь. Жена с испугом смотрела на него.
– Кто это, Гриша? – спросила она.
– Кто, кто! – вдруг с ненавистью закричал Воркун. – Какого черта ты тянула? Не могла сказать сразу, кто звонит?
– Я не поняла, Гриша, – начала оправдываться жена.
– Не поняла! Выключи свет! Глаза режет, как в морге!.. Не поняла она… Всю жизнь как идиотка…
Она видела, как он унижался, и ему казалось, что это она, его жена – вечно вялая, малоподвижная и добрая, как корова, – заставила его, такого большого и сильного человека, едва ли не встать на колени.
– Иди вон, – уже тихо сказал он ей. – Хоть бы раз подумала, каким трудом все это мне достается…
Жена даже не заплакала. Она просто превратилась в тень и бесшумно исчезла. «Макс должен быть в мастерской, – подумал Воркун. – Вот он пусть и расхлебывает. Чтобы служба медом не казалась. А то тоже привык, что я за все отвечаю, все дерьмо разгребаю».
Он снова взял трубку, набрал номер пейджингового оператора и сказал:
– Девушка, для абонента «сорок один двенадцать»: «Все работы прекратить. Немедленно отогнать машину к платформе «Черная речка». В семь утра жду на работе».
Сев на кровать, он обхватил руками голову. «Заказчик подождет, – думал он. – Буду тянуть. Скажу, что воришки машину еще не выследили. Деньги положу на месяц в банк под проценты, а потом верну. С паршивой овцы хоть шерсти клок».
Глава 2
Гера хоть и решил посвятить себя журналистике, но болезненным любопытством не страдал. Другой на его месте умер бы, но обязательно разнюхал, что Макс будет делать с «Ауди». А Гера, глядя, как свистящая водяная струя загоняет грязную пену в сливное отверстие, думал о том, что если к зиме ему удастся заработать хотя бы семьсот-восемьсот баксов, то он обязательно поедет на Новый год к матери на Алтай. Только на одну ночь. Прошло уже двенадцать лет, как его отца не стало. Пенсии, которую получала мама, не хватало даже на еду, и комнату Геры пришлось сдать молодой «челночнице». Его место в родительском доме было занято. Гера все понимал и маму ни в чем не упрекал.
Он натянул на себя джинсы, черную майку, которую можно было стирать всего раз в неделю, и, закинув за плечо сумку, вышел во двор. На небе, словно след кисти, еще розовела полоска заката. Ночь, которой было отведено всего три часа, торопилась зашторить последние отблески солнца. От земли, прогретой за день, тянуло теплом. Вокруг стояла загородная тишина, нарушать которую даже звуком мотора казалось кощунством.
Он сел в кабину старого, доживающего свой автомобильный век «жигуленка». Когда-то это была кондовая, но выносливая и неприхотливая «копейка». В зимний гололед машину вынесло на полосу встречного движения. Ее хозяин погиб – рулевым колесом ему раздавило грудную клетку. Гера купил развалюху у родственников водителя за символическую плату, отрихтовал кузов, заменил разрушенные потроха запчастями, которые нашел во дворе мастерской и на автомобильной свалке, и сделал так, что колеса стали вращаться. Надо было иметь железные нервы и наплевательски относиться к своему самолюбию, чтобы сесть за руль этого гибрида подводной лодки, телеги и бензопилы, но Гера был свободен от комплексов.
Мотор между тем завелся с первого раза. Карбюратор простуженно чихнул, выхлопная труба для порядка стрельнула, как мортира, и железное чудовище тронулось с места. Между мастерской и садовым домиком, который он снимал, было километров десять. Драндулет преодолевал это расстояние за двадцать минут днем и за полчаса ночью. Ночью приходилось ехать медленнее потому, что фар в машине не было, и Гера продвигался по лесной дороге, как крот по своему тоннелю.
Он подъехал к воротам. Пришлось выйти из машины, чтобы их открыть. Сторож, спавший в будке, приступал к своим обязанностям тогда, когда из мастерской выходил последний работник. Сейчас из сторожки доносился шумный храп, от которого, казалось, в темном лесу дрожат от страха звери.
Выехав с территории мастерской, Гера вырулил на шоссе. Разогнав машину, переключился на третью передачу (четвертая не работала) и придавил до пола педаль газа, выжимая из машины все, на что она была способна. Темный забор, над которым тускло светились узкие, зарешеченные окна мастерской, похожие на корабельные ванты, медленно таял в ночи, которая уже властвовала безраздельно.
Вдруг ему в затылок ударил яркий свет, и его машину с протяжным воем обогнала ярко-красная «Ауди». Окутав механического таракана пылевым облаком, машина через несколько секунд скрылась из виду.
«Ночь. На дороге никого, – подумал Гера. – Сторож спит. Воркун тем более. Удобнее случая, чтобы покататься на приличной тачке, у Макса не будет».
* * *
Мощные фары тараном распарывали темноту ночи. Макс поглядывал на светящиеся цифры спидометра, удивляясь тому, как легко и быстро «Ауди» добралась до «соточки». Первый раз в жизни он управлял такой роскошной машиной. Еще бы! Триста двадцать шесть «лошадок»! Кинематически рассчитанное спортивное шасси с семнадцатидюймовыми колесными дисками! Это вам не дохлые «шестерки» и «девятки», которым Макс при помощи всяких ухищрений продлевал жизнь.
Настроение у него было прекрасное. Воркун как нельзя кстати сбросил ему на пейджер сообщение, поручив сделать то, о чем Макс втайне мечтал весь день. И вот он за рулем «Ауди». Жалея о том, что путь до платформы слишком короток, Макс как мог растягивал удовольствие. Он несколько раз останавливал машину, выходил из кабины, прогуливался вокруг, нажимал на капот, гладил рукой фирменный знак в виде четырех сцепленных между собой колец, затем снова садился за руль и крепко обхватывал эбонитовую головку рычага передач.
«Конечно, – думал он, – через мои руки не только металлолом проходит. Из Германии такие тачки пригоняют – сердце в груди замирает от восторга. Но такая игрушка в моих руках впервые».
Он особенно не задумывался о том, почему эту машину приходится в срочном порядке перегонять к платформе. И почему ночью? Почему хозяин сам не приехал за ней? Интуитивно он чувствовал, что вокруг этой машины, как рядом с ослепительно красивой женщиной, кружится какой-то криминал, но не пытался разгадать его суть. С Воркуном у него существовал некий негласный сговор: Макс работал в мастерской на хозяина и на себя. В область «на себя» Воркун никогда не влезал. И Макс в свою очередь не интересовался его делами.
Платформа «Черная речка» была погружена во мрак. В такое время электрички уже не курсировали, и рельсовое полотно было отдано во власть тяжелым товарнякам. Одинокая лампа фонаря освещала часть платформы, залитую лужами. Темные кусты громоздились вокруг бесформенными комками. Ларек, закрытый металлическими ставнями, напоминал мусорный бак.
Макс, развернувшись на асфальтовом «пятачке», остановил машину и заглушил мотор. Некоторое время он сидел в полной темноте, привыкая к тусклому свету станционного фонаря. Не прошло и минуты, как кто-то постучал по стеклу костяшками пальцев. Малорослый молодой мужчина с накачанной грудью, которая выпирала из-под футболки двумя большими полушариями, нетерпеливо нажимая на дверной замок, смотрел в сторону, словно Макс был для него еще менее интересным объектом, чем платформа. Макс поднял кнопку фиксатора. Дверь открылась, и салон наполнился сырым воздухом ночи.
– Здорово! – приветливо сказал он, протягивая мужчине руку, но тот, проигнорировав этот жест, сразу же встал коленом на водительское сиденье и осмотрел салон.
– Кейс где? – спросил он.
– Кейс? – не понял Макс. – Какой кейс?
Мужчина, не меняясь в лице и с боксерской ловкостью уворачивая взгляд от пытливых глаз Макса, обошел машину, открыл багажник и мельком заглянул внутрь.
– Какие проблемы, дружище? – спросил Макс.
Мужчина кинул в рот спичку и, покусывая ее кончик, неторопливо приблизился к Максу.
– Завтра в четыре, – тихо и гнусаво произнес он, – я приду за кейсом.
– Погоди! – заволновался Макс, опасаясь, что маленькое недоразумение может вылиться в большую неприятность. – Объясни толком, о каком кейсе ты говоришь?
Мужчина сел за руль и завел мотор. Понимая, что разговор вот-вот оборвется, Макс склонился над окном и громко сказал:
– Мне хозяин поручил только пригнать машину сюда…
«Ауди», взвизгнув колесами, рванула с места и быстро покатилась по дороге через деревню. Еще несколько мгновений Макс продолжал стоять согнувшись, словно с ним вдруг случился приступ радикулита. «Очень интересно, – подумал он. – Завтра в четыре он придет за кейсом. А я здесь при чем? И вообще, что мне сейчас прикажете делать?»
Он посмотрел на часы, надавив на кнопку подсветки. Шел второй час ночи.
* * *
Гера подъехал к своему дачному домику и заглушил мотор. От леса повеяло влажной свежестью. Полная луна неоновой лампой висела над головой. Под белыми стволами берез разлеглись синие тени. Гере спать не хотелось. В лунные ночи он, как вампир, страдал бессонницей. Было половина первого – время, когда нормальные люди уже давно спят, но Гере хотелось общества, и рассчитывать он мог только на ненормальных.
Гера, снял навесной замок с двери, вошел на веранду. Кошка появилась рядом с ним незаметно и бесшумно, словно материализовалась из темноты. Она была сыта мышами и «Вискас» не просила. Лениво дотронувшись до ноги хозяина, она напомнила о себе и исчезла.
Гера понимал, что совершает глупость, но проявлять благоразумие ему не хотелось. Двадцать пять лет – это тот возраст, когда глупость еще простительна. В нем гармонично уживалось два человека: один умный и сдержанный до противности, а второй глуповатый, бесшабашный и неугомонный. Доступ к управлению телом чаще имел второй. Этот второй, взяв с полки бутылку водки, сунул ее в полиэтиленовый пакет, а первый проворчал: «Утром будешь жалеть».
Ламантина жила рядом с железной дорогой в двух километрах от платформы «Черная речка». Эту не вполне нормальную женщину таким странным именем нарек Макс. Он утверждал, что никогда с ней не спал и посещал ее только для того, чтобы отдохнуть от слишком умного человечества. Когда душа Макса насытилась отдыхом до предела, он показал тропинку к дому Ламантины Гере.
Ламантина была сестрой путевого обходчика, жила неподалеку от его усадьбы в маленькой пятистенке, огороженной крепким дощатым забором. Летом она торговала в ларьке дачного поселка шоколадными батончиками и дешевой водкой в мутных бутылках с блеклыми этикетками, которые с удовольствием покупали строители, а зимой гнала самогон и помогала семье брата ухаживать за скотиной. Она была мнительной и чистоплотной. Круглый год Ламантина носила белую косынку, неистово крестилась на грозу и президента в телевизоре, а питалась молоком, щами из щавеля и горохом.
Гера не стал заводить еще теплый самоходный металлолом и пошел к Ламантине пешком. В овраге скопился туман. Очертания деревьев таяли в нем. Он шел по мокрой траве, и кроссовки отмылись до резинового писка. В сыром воздухе сконцентрировались запахи леса и полевых цветов. Тень Геры шлифовала кочки. Было очень тихо.
Он поднялся на железнодорожную насыпь и пошел быстрее. На краю поля, рядом с темной громадой леса, напоминающей «Титаник» в море, тускло мерцал одинокий огонек. В доме Ламантины горел свет.
Гера подошел к забору, подпрыгнув, ухватился за край и легко перенес на другую сторону свое тренированное тело. Потом, поправив за пазухой бутылку, смело пошел по грядкам. Они были ухожены, но на них почему-то ничего не росло, кроме сорняков. У крыльца, на деревянной кадке, стояло ведро с водой, и Гера, встав перед ним на колени, с удовольствием напился. Пустые банки из-под солений, надетые сверху на деревянные колышки, матово отсвечивали в свете луны. На двух веревках, протянутых по двору крест-накрест, висели простыни. Издали их можно было принять за стены выбеленной известью хаты.
Замшелые ступеньки крыльца тихо скрипнули под его ногами. Гера приподнял кулак, нацелив его на дощатую дверь, и негромко постучал. Ему показалось, что белая занавеска на окне дрогнула. По ней пробежала тень. Гера, вытащив бутылку, взял ее за горлышко, как букет цветов, и состроил на лице выражение свинского счастья. Ни к какой другой женщине в мире он бы не пришел в такой идиотской манере и так поздно. К Ламантине – всегда пожалуйста! Рядом с ней можно было расслабиться, не думать об этикете и совести. Гера лишь недавно стал понимать, почему Макс так долго ходил к ней. Ламантина обладала редчайшей особенностью: ее можно было сделать счастливой, не прилагая к этому никаких усилий. А видеть рядом осчастливленного человека для мужчины всегда приятно.
Лязгнул крючок. Дверь открылась. Это тоже было одно из редчайших качеств: Ламантина всегда открывала дверь не спрашивая, будь то день или ночь.
Лампочка на голом проводе, висящая на потолке в сенях, больно резанула Геру по глазам. Он прикрыл лицо ладонью. На него выплыло крупное тело хозяйки, пахнущее травяным шампунем.
– Кому не спится в ночь глухую… – пробормотал он, протягивая бутылку, но наткнулся на мягкую ладонь.
– Иди домой, милый, – тихо, скороговоркой заговорила Ламантина, заслоняя собой дверной проем. – Бога ради, возвращайся той же тропинкой… Уже поздно… Ночь на дворе, а придешь утром, как роса сойдет… А сейчас уже поздно…
Это не похоже было на безотказную Ламантину.
1 2 3 4 5 6