продолжал рассказывать Гешка. – Отцу я, конечно, не дозвонился, в гробу видал я такую связь, и вот через пять дней перебросили нас в Ташкент. Оттуда я дал телеграмму в Москву. Батя через сутки прилетел.
«А глаза Любы», – думал Кочин.
– Но поезд ушел, и даже отец уже не мог вытащить меня из афганской команды… Сначала я должен был лететь в Джелалабад, но папик устроил так, чтобы я попал к вам.
– Он тебя проводил?
– Конечно! До самого самолета. Две бутылки коньяка передал для вас и письмо.
Гешка полез в карман, разгладил конверт на колене, протянул, не поднимаясь со стула.
– Вручаю вам, Евгений Петрович, из рук в руки.
«Евгений Петрович, – мысленно повторил Кочин. – Что ж, можно и так. Хорошо, что не дядя Женя».
– Жарковато у вас тут… Мне больше по душе ледники да морозец градусов под тридцать. Вы когда-нибудь бывали в высокогорье?
Гешка расстегнул куртку до пупа, стал махать на себя кепкой. «Бывал ли я в высокогорье?» – подумал Кочин, вскрывая конверт. Знакомый почерк, на «и», как всегда, нет шляпок.
«Ж еня, дорогой! Пишу впопыхах! Беда, Гена едет в Афг-н. Не пойму, как я его прозевал…»
«Сколько помню, Лева Ростовцев всегда писал мне впопыхах, – подумал Кочин. – Даже в отпусках».
«…единственная просьба к тебе – сбереги его. Сам понимаешь, Генка – это самое дорогое, что осталось у нас с Любой…»
В общем, все ясно. Можно было и не читать.
– Ну, как там мать поживает?
– Она еще ничего не знает, Евгений Петрович.
Кочин кивнул, сел за стол и придвинул к себе лист бумаги.
– По штату ты зачислен в разведроту. Послужишь там пару месяцев, на боевые ходить не будешь. А потом я переведу тебя в хозвзвод. Все ясно?
Гешка пожал плечами.
– А зачем переводить? Честно говоря, я бы и в разведке с удовольствием.
«Конечно, он еще не представляет, куда попал. – Кочин, не поднимая глаз, постукивал карандашом по столу. – Или же играет».
– Ладно, подумаем, – ответил он, но только для того, чтобы закончить разговор.
Гешка это почувствовал. Он смотрел на Кочина с недоверием, как пациент на стоматолога, который, стоя спиной, подбирает инструменты.
– Вам коньяк сейчас принести?
«Ах, Лева, Лева! – Кочину показалось, что у него вдруг начинает неметь спина. Он повел плечами, поднял руки вверх, потянулся всем телом. – Дурацкое сочетание просьбы и подарка…»
– Потом. Пусть пока у тебя лежит. – Гешка кивнул. Кочин увидел в изменившемся лице солдата и его настороженных глазах свою растерянность, свой внезапный конфуз. – А коньяк какой? Армянский? – вдруг полюбопытствовал Кочин.
– Да, – неуверенно кивнул Гешка. – «Ахтамар», кажется.
Телефон задрожал от звонка. Кочин в Афганистане возненавидел телефонные звонки.
– Когда ты родился, мы с твоим отцом тоже пили «Ахтамар». Лева привез откуда-то. – Кочин поднял трубку: – Кочин… Привезли? Один человек?.. Я с ним смогу поговорить?..
Он положил трубку. Гешка встал, начал застегиваться.
– Мне идти?
«Окунуть мальчика в грустные реалии? – думал Кочин, выключая кондиционер и задергивая занавески на окнах. – Для его же пользы».
– Вот что, поедем со мной, – сказал он, надевая солнцезащитные очки и кепи. – Покажу тебе полк. Что-то вроде экскурсии.
Гешка удобно развалился на заднем сиденье командирского «уазика». «Привык к папиной машине», – вскользь подумал Кочин, бросив короткий взгляд на зеркальце заднего вида. Гешка прилип к окошку. Москвич восторгался голубыми модулями, похожими на овчарню, длинными рядами колючей проволоки, горбатыми закопченными вертолетами и выцветшими портретами мужественных людей.
– Евгений Петрович, а вы в бою много раз бывали?.. А правда, что офицеров кормят тут бесплатно?.. Мне чеки выплатят только в конце месяца?.. Говорят, в афганских магазинах полно японских товаров?..
Водитель крутил головой, будто его раздражала летающая рядом муха, и морщился. Он чувствовал себя оскорбленным оттого, что должен был везти какого-то наглого салагу, который вот так запросто обращался к командиру полка. Перед Кочиным, вспоминал водитель, иной раз боевые комбаты бледнели.
Кочин будто слышал мысли водителя, улыбался краешком губ, отвечал Гешке невпопад.
– Вот, смотри налево! Это клуб, три раза в неделю фильмы, бывают неплохие концерты.
– А билеты дорогие?
– Бесплатно… Там же библиотека. Между прочим, отличный фонд, нам книги со всего Союза присылают… Там дальше – крышу шиферную видишь? – полковая баня с сауной и бассейном.
Рядом спортивный городок, игровые площадки. В теннис играешь? Вот здесь подряд три магазина – книжный, промтоварный и продуктовый… Парикмахерская… Это твоя столовая. Ну, плац ты уже знаешь…
– Дом отдыха! – воскликнул Гешка.
– Ну да, вроде того…
Водитель зло хмыкнул, обрушил свои чувства к Гешке на руль, машина, как на слаломе, затанцевала змейкой между рытвинами.
Длинноногая девушка с белым свертком под мышкой кивнула с обочины командиру полка. Она прикрыла глаза ладонью, хотя была в узких зеркальных очках. Кочин сделал вид, что не заметил ее.
– Местные красотки? – спросил Гешка. Водитель ударил кулаком по кнопке сигнала. Машина вякнула, и девушка быстро отшагнула от дороги. Гешке показалось, что сверток она пыталась спрятать за спиной.
– Красотки, – сквозь зубы ответил Кочин, стараясь придать своему голосу как можно больше строгости. – Опять идет загорать в рабочее время.
Он глянул на Гешку в зеркальце. Тот смотрел на часы, на губах – изумленная улыбка. Ошибся Евгений Петрович, время самое что ни есть обеденное. «Переиграл», – мысленно сплюнул Кочин.
– Не столько загорать, товарищ подполковник, – неожиданно вставил водитель сиплым голосом, – как… лишний раз…
– Я знаю, – оборвал водителя Кочин. Гешка хотел еще раз взглянуть на красотку через заднее окошко, но там все погрузилось во мрак пылевого смерча.
– Тут есть где загорать?
– Вокруг нас, Гена, отличные альпийские луга. Весной – зеленая травка, тюльпанчики. Небо синющее, как этикетка на сгущенке. – Кочин махнул рукой куда-то в сторону: – Вот там, за автопарком, перед минным полем, наши дамы и загорают.
– Перед минным полем?! – Гешка подумал, что ослышался. Водитель снова начал кидать машину из стороны в сторону и вполголоса чертыхаться.
– Солнце тут, Гена, сильнее, чем в Крыму, Одессе и на Кавказе, вместе взятых. Так своему бате и напиши. В Союз вернешься загоревший, сухой, как вобла, мать не узнает.
Кочин снова бросил взгляд на Гешку. Он помнил сына своего сослуживца Левы Ростовцева еще совсем маленьким, почти младенцем. Доверчивый к взрослым, Гешка всегда выбегал встречать Кочина, когда тот приходил в гости, и заглядывал с неподдельной надеждой в глаза, ждал подарка. С игрушками в гарнизоне была напряженка, и Кочин таскал пацану всякую ерунду: пряжку от солдатского ремня, пустые гильзы, танковые эмблемы, звездочки. Для Гешки все это было настоящим сокровищем, хотя точно такие же гильзы, эмблемы и звезды вполне мог приносить домой отец.
– А вы палец где потеряли? – отвлек Кочина от воспоминаний Гешка. – Взрывом оторвало?
Он не заметил, как подполковник переглянулся с водителем.
– Отморозил, – ответил Кочин таким тоном, будто речь шла о сбритых усах. – Пришлось согласиться на то, чтобы врачи оттяпали кусочек.
– Вы служили на Севере?
– Нет, здесь отморозил. В прошлом году.
– Здесь? Отморозили? – искренне удивился Гешка.
– Зимой, Гена, на Саланге мороз бывает под тридцать. Такой, кажется, тебе по душе? – Водитель не без злорадства ухмыльнулся. А у Кочина вдруг шевельнулось в душе что-то вроде жалости к Гешке. Он наивный, даже смешной от своего незнания войны. А мы – особые, мы из другого теста, мы едва ли не сошедшие с небес. Да, думал Кочин, мы Особые. Это беда, масштабы которой пока еще никому не ведомы. «Дом отдыха», вспомнил он слова Гешки, с ненавистью глядя на пропыленные домики, чахлые деревца, ряды колючей проволоки. Дом отдыха от нормальной жизни…
Машина проехала КПП.
– К приемному? – спросил водитель. Кочин кивнул, открывая на ходу дверцу.
– Мне с вами? – Гешка тоже открыл дверцу.
– Смотри сам…
«Уазик» остановился у крыльца. На ступеньках его сидели два бритоголовых парня. У обоих по одной ноге перевязано, оба дымили сигаретами. Водитель вышел из машины следом за Кочиным, изящным движением поднял крышку капота, будто это было фортепиано, несколько секунд пристально рассматривал двигатель, как ногти на своих пальцах. Потом коснулся какой-то детали, тут же вытер руки белой тряпкой.
– Ты в хозвзводе служишь? – спросил Гешка водителя, по каким-то признакам уловив в нем родственную душу.
– Чего?! – вдруг дико крикнул водитель, выпрямился и пронзил Гешку таким взглядом, словно тот обозвал его салагой.
Ближе познакомиться не удалось.
Кочин не торопился открыть дверь с табличкой «Приемное отделение», и Гешка понял: он ждет его и вся его поездка затеяна ради того, что скрыто за дверью.
А там сначала – запахи. Сладковатый запах лекарств, эфира, едкий – спирта, карболки, и от всего этого легкий озноб, ощущение пустоты в теле – стойкий рефлекс, который тянется с детства. Потом – темень коридора, кажущаяся непроглядной после ослепительной улицы.
И крик.
Кочин окунулся в этот черный, пахнущий эфиром крик. Кто-то маленький, в белом, вышел ему навстречу, и подполковник громко, чтобы его можно было расслышать, спросил:
– Тяжелое ранение?
И опять крик. Будто человек делал в горах эхо: э-э-э-у-у-у.
– Осколком гранаты разворотило мякоть ноги, – скованно ответил маленький в белом, будто по его вине это случилось.
Гешка стоял за спиной Кочина, но тот не оборачивался, не смотрел на него.
– Он со мной, – только и бросил командир полка маленькому в белом. – Можно зайти?

Распахнув стеклянную дверь, Кочин зашел в холодную комнату. Гешка увидел, что на плечах подполковника уже висит халат.
Посреди белой комнаты на тележке лежал мясо-красный голый человек. Руки его были заведены вниз и связаны под тележкой бинтом, поэтому человек не мог ни встать, ни повернуться, ни прикрыть свою наготу. Он выгибался дугой, кричал и пытался разорвать бинты. Трое врачей – мужчина и две женщины – склонились над его ногой, развороченной от бедра до колена, потерявшей оттого форму, не похожей ни на что человеческое, с присохшими черными бинтами, с вишневыми комьями запекшейся крови, с сизыми рваными мышцами, – белыми лепестками сухожилий, с дурным запахом теплой крови.
– А-а, сука… Бля-а-а… не могу…
Женщина пыталась сделать ему укол в ягодицу, но человек так дернулся, что игла, застряв в теле, вырвалась из шприца, и прозрачная жидкость брызнула на выпачканный в крови живот.
– Не могу-у-у…
– Ну что ты возишься? – устало спросил женщину врач-мужчина.
– Он дергается… Никак не могу уколоть…
– Ударь по щекам… А ну, закрой рот!
– Отрежьте ее! – орал человек. – Отрежьте!..
– Еще зажим! – перекрикивал его мужчина. – Да промокни же ты здесь, все мокро…
Женщина с поднятыми окровавленными руками прошла мимо Кочина и Гешки к столику за тампонами. В клеенчатом фартуке она была похожа на продавщицу мясного отдела.
– Бедный парень, – сказал маленький в белом. – Лучше бы он потерял сознание.
– Будете ампутировать? – спросил Кочин. Врач пожал плечами.
– Ампутировать всегда успеем. Попробуем собрать по кусочкам. Хотя там уже не нога, а сплошной фарш.
– А ну лежи спокойно! – закричала женщина прямо в лицо голому человеку с фаршем вместо ноги. – Распустил сопли из-за ерунды! Закрой рот и терпи!.. Не дергайся, я тебе говорю!
Санитарка выволокла из-под тележки таз, полный окровавленных тампонов. Издали казалось, что она несет таз с клубникой.
Врач бросила на пол кривую иглу, ухватила пинцетом из стерилизатора другую и снова ткнула шприцем в тело.
Человек кусал губы и мычал.
– Что-то не идет, – кряхтела женщина со шприцем. – Расслабь попу, ну! Не напрягайся, говорят тебе!..
– Дай ему двойную, Света, – буркнул мужчина, отошел к рукомойнику, стягивая порозовевшие перчатки, кивнул Кочину: – Здравствуйте, Евгений Петрович… Извините, руки грязные.
– Здравствуй, Игорь! Когда я смогу с ним поговорить?
Врач, оттирая пальцы щеткой, пожал плечами:
– Можно и сейчас. Пока девочки готовят его к операции, десять минут у вас есть.
Вытирая руки вафельным полотенцем, он подошел к тележке, склонился над лицом человека.
– Ну что? Балдеешь?
Голый человек уже лежал тихо, только дышал часто и глубоко. На его щеках проступил румянец, глаза заблестели.
Кочин тоже подошел к раненому.
– Обезболили?
– Морфий, – ответил врач. – На время отделили его душу от тела. И вы видите – он счастлив. Наше тело, этот фантик для души – отвратительная вещь… Спрашивайте, Евгений Петрович, он все понимает.
Кочин склонился над влажными глазами.
– Кузьменко, ты можешь ответить, как вы оказались в Нангархаре?
Человек, не сводя глаз с Кочина, едва заметно шевельнул плечом. Губы его дрогнули.
– Не знаю…

– Как не знаешь, Кузьменко? Ты помнишь – вы доски везли на седьмой километр? Помнишь это?
Человек кивнул:
– Мы везли доски… на седьмой…
– Да-да, – торопился Кочин, боясь, как бы Кузьменко не потерял сознание, не уснул. – Но вы оказались в Нангархаре, вас обстреляли… Помнишь? Зачем вы поехали в Нангархар, Кузьменко?
– Не знаю, мы долго ехали…
– Как долго?
– Час… Даже больше.
– До седьмого километра ехать двадцать минут, Кузьменко!

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3