– Можно пройти отсюда в зал заседания?
– Ну нет! Ведь вы видите, что вход вон там, о улицы, где толпится в ожидании столько народа.
– Заметив эти двери, я подумал, что вы пропустите товарища.
– Невозможно! Здесь поведут обвиняемого.
– Ну, тогда извините.
Тамбурмажор выбрался на улицу и затерялся в толпе, стоявшей напротив Люксембургского дворца в ожидании приговора. Он потерял всякую надежду, но не уходил, будучи встревожен, расстроен, отчаявшись и напрасно ломая голову над вопросом, каким путем могли обнаружиться связи заговорщиков с людьми, которые были назначены в полицейский караул сегодня ночью и в экзекуционный взвод. Он не мог оторвать взгляд, отвлечь мысли от этой комнаты второго этажа, где находился маршал и откуда ему предстояло выйти только на казнь.
Размышляя о трагическом конце, ожидавшем доблестного солдата, ла Виолетт чувствовал, как у него сжимается сердце, а на глаза набегают слезы.
Пока толпа ожидала постановления палаты пэров, маршала отвели обратно в его камеру, так как приговор надлежало вынести в его отсутствии, и в силу особых распоряжений не спускали с него глаз. За его малейшими движениями следило четверо гвардейцев, тщательно подобранных, переодетых жандармами и заменивших солдат, на которых рассчитывал ла Виолетт.
Маршал сел за стол и ужинал спокойно, с аппетитом, когда дверь камеры отворилась, чтобы пропустить двоих мужчин в черном. То были оба защитника Нея, Беррье и Дюпен, пришедшие проститься с ним. Они нисколько не обманывали себя относительно ожидаемого приговора, находились в большом волнении и пришли, чтобы ободрить осужденного. Однако маршал сам добродушно заметил:
– Вы видите, господа, я подкрепляюсь! Поверьте, что господин Беллар обедает с меньшим аппетитом, чем я.
После этого Ней поблагодарил и обнял своих защитников, так как и сам не сомневался в роковом исходе процесса.
Адвокаты сообщили подзащитному о распространившейся молве, будто его друзья, сторонники императорского режима, подготовили заговор с целью освободить его, что министр Де Каз казался сильно встревоженным, и потому было объявлено, что в случае, если подсудимому вынесут смертный приговор, он будет немедленно приведен в исполнение. Однако Англес, префект полиции, утверждал, что он держится настороже и не допустит никакой попытки к побегу и освобождению арестанта. Маршал Удино прибавил, что на основании сведений, доставленных ему префектом, он сменил взвод, назначенный для охраны осужденного в его последнюю ночь и для совершения казни.
При этом рассказе маршал печально улыбнулся.
– Только бы эта великодушная попытка не стоила жизни никому из храбрецов, вздумавших спасти старого товарища по оружию! – сказал он и прибавил, провожая до дверей камеры Дюпена и Беррье: – Прощайте, господа, прощайте, мои милые защитники, мы встретимся на небесах!
После ухода защитников Ней сел к столу, составил последние распоряжения и потом бросился совершенно одетый на постель, где и заснул.
В три часа утра отворилась дверь и с обычным церемониалом вошел для прочтения приговора Кошн, секретарь палаты пэров.
Маршал крепко спал. Один из стражей тронул его за плечо, Ней приподнялся, сел на койке, а затем, увидав Коши, спросил:
– В чем дело?
– В весьма тяжелой обязанности! – ответил тот и приступил дрожащим голосом к чтению приговора.
Маршал перебил его:
– К делу! Пропустите все формулы, тем более, что текст, который вы мне читаете и который карает лиц, стремящихся прервать порядок престолонасления, был вдобавок составлен для фамилии Бонапарта, – с иронией заметил он.
Секретарь продолжал чтение, произнося нараспев числа, статьи закона.
– Да перейдите же к заключению! – воскликнул Ней, а когда законник произносил торжественные слова: «смертная казнь», он снова прервал его, сказав: – Было бы лучше написать «убийство». Это вышло бы куда больше по-военному!
Секретарь дочитал последние слова приговора: «Казнь последует сегодня же утром, в девять часов».
– Хорошо, – холодно заметил Ней. – Когда угодно, я готов.
Тогда недалекий секретарь в неуместном усердии предложил маршалу свои услуги относительно духовного напутствия, сказав:
– Я могу пригласить священника из церкви Святого Сюльпиция.
Ней сделал жест удивления и досады и воскликнул:
– Не докучайте мне со своими попами! Я предстану перед Богом, как представал перед людьми… Я ничего не страшусь!
Когда чиновник удалился, маршалу пришлось принять графа де Рошшуара, коменданта города Парижа, который сообщил, что ему разрешено повидаться с женой, детьми и духовником.
– Сначала я желаю переговорить с моим нотариусом, – просто ответил маршал, – потом я приму жену и детей. Что же касается духовника, то, пожалуйста, увольте!
Повидавшись с нотариусом, Анри Батарди, и составив духовное завещание, в котором были изложены его предсмертные распоряжения, осужденный принял пришедших к нему жену, четверых сыновей и сестру. То была потрясающая сцена. С громким плачем супруга маршала обняла мужа и упала без чувств к его ногам. Ней поднял жену, поцеловал сыновей и сказал им: «Любите и почитайте свою мать!» Потом он попросил, чтобы его оставили одного, чувствуя потребность в отдыхе, так как ему было нужно напрячь все свои силы для момента казни.
Принцесса Московская в сопровождении своих детей, из которых старшему было двенадцать лет, а самому младшему всего три года, вышла из камеры неверными шагами, вся в слезах. Она через силу добралась до экипажа, а так как кучер ожидал приказания, несчастная женщина пробормотала, снова близкая к обмороку:
– В Тюильри! К королю!
У нее все еще теплилась надежда на королевскую милость.
Дожидаться приема пришлось очень долго. Дежурные объяснили просительнице, что король не принимает никого в такие ранние часы. И супруга маршала ждала терпеливо, на коленях и не переставая молиться, среди караульных гвардейцев и дежурных придворных в этой тихой прихожей. Она все еще молилась о спасении осужденного, тогда как ей следовало уже читать заупокойные молитвы по нем. Устремив тревожный взгляд на дверь королевского кабинета в надежде увидеть выходящего дежурного камергера с вестью, что король готов наконец принять ее, она считала минуты, вынося пытку мучительного ожидания.
Часы пробили половину десятого. Дверь, так долго остававшаяся запертой, наконец отворилась. Принцесса Московская прервала молитвы и выпрямилась, дрожа, томимая тоской, стараясь собраться с силами, подыскивая слова, чтобы умолять Людовика XVIII и вырвать у него слово помилования, когда она падет к его ногам.
Вышел камергер, герцог Дюрас, и приблизился к принцессе торжественной походкой, с печальным видом. Он почтительно поклонился и сказал серьезным тоном:
– Аудиенция, которой вы требуете, была бы теперь бесцельной.
У супруги маршала вырвался глухой вопль. Она хотела заговорить, но силы покинули ее, и она упала на пол. По приказанию герцога Дюраса принцессу вынесли вон и отправили домой в глубоком обмороке.
Пока она ожидала таким образом понапрасну в королевской прихожей высочайшей милости, в которой было отказано заранее, вставала унылая и пасмурная заря четверга 7 декабря.
– Какой противный день! – с улыбкой сказал Ней аббату де Сен-Пьеру, сопровождавшему его на казнь, когда они садились в карету, и, видя, что аббат уступает ему дорогу, прибавил: – Пожалуйста, садитесь; сейчас мне предстоит опередить вас!
Граф де Рошшуар поставил войска, назначенные для охраны места казни, между Обсерваторией и решеткой Люксембургского сада. Сделав эти распоряжения, он явился в Люксембургский дворец и подписал приказ о выпуске осужденного из-под стражи, а потом уже подал сигнал к отъезду. Маршал Ней вышел на крыльцо и твердой походкой направился к поданному экипажу. Священник и двое судей сели с ним в карету, которую тотчас окружили жандармы. Граф де Рошшуар с маркизом де Рошжакленом следовали верхом. Гренадеры и отряд национальной гвардии замыкали кортеж, который направился к решетке Обсерватории. Не доезжая трехсот шагов до садовой решетки, карета остановилась.
С поднятой головой, с прямым взором маршал вышел из экипажа, который тотчас удалился. Вручив несколько луидоров священнику для раздачи бедным, осужденный направился к экзекуционному взводу, который окружали войска, выстроенные побатальонно в каре, и, обратившись к адъютанту Сен-Биасу, спросил, как ему встать. Тот хотел завязать ему глаза и поставить на колени, но маршал, пожав плечами, возразил:
– Разве вы не знаете, что военный не боится смерти?
Граф де Рошшуар верхом на коне наблюдал за порядком и распоряжался казнью.
Ней, стоя в центре каре лицом к экзекуционному взводу, державшему ружья наизготовку, снял шляпу и сказал:
– Французы, я протестую против моего осуждения! Моя честь…
В то момент, когда он произносил эти слова, Биас скомандовал: «Пли!» Грянул залп. Маршал упал ничком, сраженный одиннадцатью пулями из двенадцати.
Тело оставалось некоторое время распростертым на земле, пока секретарь Коши составлял протокол казни.
Полицейские приблизились, точно боясь, чтобы не похитили труп, и громко крикнули: «Да здравствует король!» Голоса на площади, куда оттеснили публику, отозвались там и сям. возгласами: «Да здравствует император!» Тогда полиция кинулась к улице Анфер, откуда как будто в основном доносились эти крики, и произвела несколько арестов, после чего оттеснила любопытных.
Наконец были приняты меры для перевозки тела на кладбище; но полиция, опасаясь скоплений народа и смятения, отложила на два дня погребение, которое состоялось тайком. Расстрелянный Ней все еще внушал страх своим врагам.
Бурбоны видели победу в этом политическом убийстве. На другой день после казни бумаги повысились в цене на бирже, а герцог Веллингтон, живший в Ели-сейском дворце, задал пышный праздник, присутствовать на котором сочла за честь вся аристократия. В ожидании смерти Наполеона гибель маршала Нея была большой радостью для Англии.
XII
План похищения маршала не удался; неведомый предатель выдал намерения заговорщиков. Но если заговор не спас жертву несправедливости, то процесс маршала Нея и его казнь по крайней мере доставили случай многим храбрецам, преданным императору, встретиться между собой и сговориться.
Во время этих переговоров верных сторонников ниспровергнутого властелина пришло два письма, взволновавших ла Виолетта. Первое было от Шарля Лефевра. Он сообщал старику о полученной им ране и просил уведомить о случившемся и успокоить дорогих его сердцу существ, то есть мать и Люси. Второе письмо было прислано Люси из Англии. Она умоляла ла Виолетта приехать к ней в Лондон. Далее молодая женщина писала, что увиделась со своим братом, капитаном Элфинстоном, и что он отправляется в Париж. Капитан хотел повидаться с маршалом Лефевром и его супругой по поводу одного плана, в который он не счел возможным посвятить свою сестру. Люси просила ла Виолетта, чтобы он взял на себя задачу сообщить о предстоящем посещении ее брата, который, выехав из Лондона одновременно с отправкой ее письма, вероятно, должен прибыть в Париж почти тотчас вслед за ним и намерен пуститься в обратный путь немедленно после свидания с маршалом. Люси надеялась, что ла Виолетт согласится сопровождать его.
– Какого черта понадобилось здесь этому англичанину? – ворчал ла Виолетт, читая и перечитывая письмо.
В это время ему доложили, что его желает видеть иностранец. Старик приказал лакею ввести незнакомца и через минуту в комнату вошел капитан Элфинстон.
После первых приветствий и вступительных фраз капитан рассказал ла Виолетту, что он был опасно ранен под Ватерлоо, покинут всеми и близок к смерти. Тогда проходивший мимо человек остановился возле него, осмотрел его рану, велел дать ему напиться и поместить в лазаретную фуру, следовавшую за ним.
– Этот человек, спасший таким образом жизнь английскому офицеру, своему неприятелю, – заключил Элфинстон, – был император Наполеон. И я поклялся в вечной благодарности ему. Теперь он пленник, подвергающийся дурному обращению, может быть, находящийся в смертельной опасности. Я поклялся спасти его! – Когда же тамбурмажор выказал некоторое удивление такому неожиданному великодушию у англичанина, он продолжал: – Вы не станете сомневаться во мне, когда прочтете вот это письмо леди Голлэнд.
Приезжий подал ла Виолетту письмо знатной англичанки, безгранично преданной Наполеону, которая рекомендовала капитана Элфинстона маршалу Лефевру и его супруге.
Убедившись в искренности и преданности этого благородного англичанина, ла Виолетт поспешил отвести его к герцогине.
Там гость открыл, что заказал шашечницу в подарок императору Наполеону. В каждой шашке должны находиться отдельные части письма, сообщавшего пленнику, что к нему спешат на помощь и что преданные друзья намереваются вырвать его из заточения.
Задуманный Элфинстоном план заключался в следующем. В назначенный день – он будет указан императору письменно или устно через лицо, которое специально прибудет из Англии и намекнет в разговоре на шашечницу, – царственный пленник должен притвориться больным и не выходить из дома. Он заручится содействием кого-нибудь из своих приближенных, который переоденется в его платье, и в случае слишком бдительного надзора сможет заставить предположить, что император лег спать или находится у себя в комнате. Так как по той части острова, где могут приставать суда, чтобы запастись пресной водой, могли свободно ходить взад и вперед только китайцы, то Наполеон должен одеться в китайское платье, под которым у него будет матросский костюм. Когда указанное ему судно, привезшее преданных друзей, пристанет к берегу, чтобы запастись водой, среди бочек будет одна, которая послужит средством для побега. При наполнении бочек ее оставят пустой. Император, переодетый китайцем, спрячется поблизости, затем незаметно смешается с толпой людей, занятых снабжением водой, заберется в пустую бочку и будет таким образом доставлен на судно под покровительством надежных лиц.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34