Из нее вытекла только одна капля крови. Харальд спросил, кто приходится мертвецу другом или родичем. Ивар сказал: «Это брат моей жены». – «Когда вернемся домой, – сказал Харальд, – ты сведешь со мной счеты. А пока я нужен здесь». Ивар сказал: «Я не буду сводить с тобой счеты – он и так умер бы. Но у него есть старуха мать, ей надо помочь». – «Хорошо», – сказал Харальд. «Но за бороду ты мне ответишь!» – сказал Ивар. Харальд засмеялся. Он велел зажечь факел и спалил половину своей бороды. Хотел жечь ее и дальше, но Ивар вырвал у него факел и потушил в море.
Взошло солнце, но оно принесло не тепло, а еще более страшный мороз. Люди коченели и умирали от холода и голода. Всего в живых осталось шестнадцать человек. Они говорили Харальду: «Ты сотворен не так, как мы. Мы больше не можем терпеть. Зажжем факел, пускай он сгорит дотла, но мы погреемся!» – «Бог вас лишил разума, – сказал Харальд. – Скоро доберемся до суши, а без факела трудно развести костер». – «Тогда помолись своему камню керу», – сказал один, захохотал, бросился в море и утонул. Харальд прочитал над ним молитву, так как человек этот лишил себя жизни, будучи не в своем уме.
Наконец заплыли в большой залив и высадились на песчаном берегу. Харальд сказал: «Здесь или поблизости наши люди убили шестерых скрелингов, отняли у них еду и лодку. Мы должны быть готовы к бою». – «Как нам готовиться к бою, если мы еле-еле передвигаем ноги!» – сказали люди. И Харальд с ними согласился. «Пускай скрелинги нас убьют, – сказал один, – но пускай нас сначала накормят и напоят!» – «Этого от них нельзя ждать», – сказал Харальд.
Из лишней лодки и весел развели костер и грелись. Тогда к ним подошли маленькие люди в мехах. «Это скрелинги», – сказал Харальд тихо. Но маленькие люди не замышляли ничего дурного. Они стояли вокруг костра и говорили что-то по-своему. Потом они дали пришлым рыбы и смеялись, когда Харальд велел испечь ее на костре, Скрелинги ели рыбу сырою. Насытившись, люди поплыли дальше. Скрелинги дали им в дорогу рыбы – сырой и вяленой».
Северянин уже несколько раз останавливался и просил пить, но Франческо этого не замечал. Он с таким нетерпением ждал прибытия отважных мореходов в заокеанскую страну, что у него начало колотиться сердце.
Северянин продолжал:
– Люди поплыли вперед и увидели берега, поросшие лесом. Лес был густой и высокий. «Это то, что нам надо: Маркланд! – сказал Харальд. – Теперь вслед за нами прибудут дружины. У наших детей и внуков будет много леса для постройки кораблей и травы – для прокорма скота». На лесистом берегу стояло множество маленьких людей, но издали их трудно было разглядеть. Харальд был зорок, как белая рысь. «Это скрелинги, – сказал он, – а в руках они держат луки со стрелами наготове. Ближе подходить нельзя: они нас перестреляют. – И пояснил: – Вот тут-то, наверно, наши и убили шестерых!»
Люди повернули лодки и поплыли обратно. Снег и лед так сверкали под солнцем, что люди начали слепнуть. Наступил такой холод, что никто не мог говорить из-за пара, который клубами вылетал изо рта. Харальд велел снять паруса с лодок и закутать всем ноги. И повелел им взяться за весла. «Вот тогда-то мы согреемся!» Когда хотели обернуть парусиной ноги Олафу, у того отвалились все десять пальцев с обеих ног. «Выбросьте меня в море, только сначала убейте! – просил Олаф. – Я не хочу быть вам в тягость». – «Ты не будешь нам в тягость, – сказал Харальд, – так как сможешь грести. А когда вернемся, я возьму тебя в свой дом, и моя жена будет ходить за тобою. Ты будешь считаться моим крестовым братом. Мы уже сейчас можем поменяться крестами». Харальд вытащил свой нательный крест и надел его на шею Олафу и хотел было снять крест с Олафа, но тот сказал, что в крест он не верит и молится старым богам. Харальд сказал: «Значит, теперь ты будешь христианин, а я – язычник. – И захохотал. – Это мне больше подходит!»
Северянин хотел было продолжать, несколько раз открывал рот, но ни одного звука не вылетало из его горла. Датчанин поднес было ему кружку с водой, но Бьярнарссон отвел его руку. Сеньорита, не говоря ни слова, выбежала из каюты. Вернулась она, осторожно неся застольную чашу, полную до краев вина. Северянин поднялся ей навстречу.
– Сеньор Бьярн, вы не устали? – спросила она заботливо.
– Скоро конец, – сказал он, принял из ее рук чашу, сделал глоток, закашлялся, а потом выпил все, что было ему предложено. И, только дождавшись, когда сеньорита заняла свое место, он и повел рассказ дальше. Голос его звучал хрипло:
– Потом люди плыли много времени. Солнце не заходило. Тень борта лодки все время падала то справа, то слева на лицо человека, лежавшего на скамье поперек лодки. Этот мертвый был именит у себя на родине, его должны были довезти домой и похоронить с почестями. Пока доплыли до Гернума, умерло еще трое людей. Тот, который лежал поперек лодки, звался Магнусом Ясновидящим. Это был прадед прадеда моей матери, и все, что здесь рассказано, правда.
Сосед Франческо по койке, Педро Маленький, легонько тронул его за плечо.
– Подумай-ка, Руппи, – сказал он тихо, – даже в те очень давние времена люди, как и мы сейчас, думали не о себе, а о своих детях и внуках!
Франческо не ответил. Он привстал было, но снова опустился на место. Если бы он и решился расспросить Северянина поподробнее о стране Маркланд, то уже не смог бы этого сделать: Бьярн Бьярнарссон лег, сложил руки на груди и через минуту захрапел.
Сеньорита шепнула что-то на ухо Хуанито, и тот уже сорвался было с места, но девушка тотчас же вернула его назад.
– Сеньор Франческо, – сказала она так громко, что ее могли расслышать все находившиеся в каюте, – я вижу, вам так и не удалось заснуть. А сеньора Бьярна, как видите, сморил сон. Может быть, вы все же не откажетесь посидеть со мной часок на палубе? До вашей смены еще далеко… Спокойной вам ночи, сеньоры, – обратилась она к остальным. – Спасибо, что дали мне возможность послушать нашего Северянина!
И, высоко подняв голову, сеньорита покинула каюту, даже не оглянувшись, чтобы удостовериться, последовал ли за нею Франческо.
Глава пятая
СОБЫТИЯ И РАЗМЫШЛЕНИЯ ОДНОЙ НОЧИ
Франческо никогда не могло бы прийти в голову, с чего начнет сеньорита разговор.
– Сеньор Франческо Руппи, – сказала она, когда они остались одни на палубе, – мне хочется рассказать вам сказку, которую я услышала от того же Бьярна Бьярнарссона. Вы позволите?
– Вы, вероятно, у всех спрашиваете разрешения поступать так или иначе, но потом все делаете по-своему, – холодно отозвался Франческо.
– Да? Тогда я и сейчас сделаю по-своему, – заметила сеньорита и начала: – В той стране, откуда родом Бьярн Бьярнарссон, на одной льдине проживали тюлень и тюлениха. Они очень сдружились. Вместе играли в воде, а когда показывался их страшный враг – белый медведь, они вместе ныряли под льдину. Там от их дыхания протаяли дырочки, они могли полной грудью набирать воздух и очень долго держаться под водой… Вам не скучно слушать? – осведомилась сеньорита.
– Нет, все это очень интересно, – вежливо ответил Франческо.
И сеньорита продолжала:
– Удивленный медведь, не понимая, куда делись его жертвы, долго бродил по льдине, подымая голову, втягивал в себя воздух и наконец удалялся с очень смущенным видом.
«Это, вероятно, я белый медведь, – подумал Франческо. – Послушаем, что произойдет с беднягой дальше».
– А тюлень и тюлениха снова взбирались на льдину и весело смеялись над одураченным врагом… – Сеньорита надолго замолчала.
– Это уже конец? – спросил Франческо, готовясь распрощаться.
– О нет, – ответила сеньорита, – слушайте дальше. Однажды, взбираясь на льдину, тюлениха неосторожно толкнула тюленя ластом, и тот опрокинулся в воду животом кверху. Она этим не нанесла ему никакого вреда, но по их, тюленьим, законам повернуться животом кверху считается позорным. Рассерженный тюлень поплыл к другой льдине и даже не смотрел в сторону тюленихи. Прошел один день, второй, третий… Тюленихе стало скучно, и она поплыла на соседнюю льдину. «Ага, – подумал тюлень, – пускай теперь она помучается!» И сказал: «Возвращайся на свою льдину, я больше не стану с тобой дружить!» Прошло несколько дней, и тюлень раскаялся в своем жестоком поступке. Он поплыл на соседнюю льдину…
– Простите, – перебил девушку Франческо, – я все понял, но, к сожалению, мы не тюлени… И, к еще большему сожалению, совсем не были так дружны, как они… И дело тут, конечно, не во мне: вы обидели не меня, а одну очень достойную и хорошую девушку, сеньорита!
– А вы обидели не племянницу капитана, а одну очень достойную и хорошую девушку, которой без вас хочется плакать!
– И мне думается, – продолжал Франческо, – что Бьярн Бьярнарссон не мог рассказать вам такую сказку…
Сеньорита взяла в свои руки руку Франческо и по одному стала перебирать его пальцы.
– Кожа у вас на руках очень огрубела. Вот здесь – мозоль, натертая, конечно, веревкой… Не знаю, как вы сможете работать резцом, когда вернетесь к своему прежнему ремеслу… Но пальцы у вас тонкие и длинные, точно родились вы не в деревушке Анастаджо, а в семье каких-нибудь сиятельных особ… Хотя не в пальцах и даже не в осанке дело: знаем мы императоров и королей, которые носили прозвища «Карл Лысый», или «Пипин Короткий», или «Карл Толстый».
«Или „Карл Шестипалый“, – подумал Франческо, но промолчал. Возможно, это тоже одна из выдумок Хуанито.
За время плавания коротко остриженные волосы сеньориты отросли. Сейчас их подхватило ветром, и как бы сияние окружило голову девушки. Франческо вдруг захотелось окунуть лицо в эти мягкие сверкающие волосы. Но мало ли чего ему в жизни хотелось…
– Вторая ночная смена на исходе! – громко прокричал в трубу дежурный по кораблю. – Третьей смене готовиться!
– Вот вам уже пора собираться, сеньор Франческо… Матерь божья, а я ведь так и не дала вам отдохнуть! – сказала сеньорита огорченно.
Франческо поспешил на бак – переодеться. Перед восходом солнца бывает много холоднее, нежели ночью.
Когда он вышел на палубу, сеньорита стояла на том же месте, где он ее оставил.
– Сеньор Франческо, – сказала она, – а ведь мы с вами не попрощались.
Франческо со стыдом вспомнил, что он второпях не пожелал девушке доброй ночи.
– То ли вы меня, сеньорита, сбили с толку, то ли я такой бестолковый, – сказал он виновато. – Доброй, доброй вам ночи, сеньорита!
И, уже подойдя к вахтенному, которого он должен был сменить, Франческо все еще размышлял над словами сеньориты.
А все-таки после прощания с нею у него на душе стало как-то теплее.
Да ведь и сказала-то она всего-навсего одну фразу: «Желаю вам, сеньор Франческо, спокойной вахты, а после нее – хороших, ласковых снов!»
Спокойной, однако, эта вахта не была.
Уже шесть раз переворачивал Франческо ампольету. Подумать только – сегодня у руля стоит сам сеньор пилот! А за руль он берется, говорят, только тогда, когда кораблю грозит непогода или встреча с неприятелем.
Прошло всего три часа вахты, а у Франческо уже заболели глаза, так напряженно пришлось ему вглядываться в темноту. Не зря пилот взялся за руль. На небо, такое нежно-голубое с вечера, набежали облака, сгустившиеся сейчас в огромную черную тучу. Ветер, который сначала только чуть поигрывал в парусах, сейчас так и нес корабль вперед. И хотя ветер был попутный, Франческо слишком много времени провел в плаваниях и понимал, что надо бы паруса свернуть и бросить якорь у какого-нибудь берега с удобным заливом, защищенным от высоких волн… Но – увы! – «Геновева» от берегов почему-то все время держалась подальше.
Однако до бури было еще далеко. И туча как будто отодвинулась к северо-востоку. Где-то вдали полыхали только слабые зарницы.
«Прошла мимо! – вздохнул Франческо с облегчением. – Да к тому же на руле стоит прославленный на всех морях рулевой. Сегодня сеньор пилот неспроста спустился вниз, – с одобрением подумал Франческо. – Я-то в Вогезах, как видно, утратил эту способность предвидеть все изменения на небе и на море».
Еще один раз перевернута ампольета. Через полчаса можно будет улечься на койке и помечтать… Или хотя бы выспаться как следует…
Франческо уже не раз приходило в голову (да, вероятно, не ему одному), что неплохо было бы заказывать ампольеты вдвое больших размеров. Они и песку вмещали бы вдвое больше, но горлышко между стеклянными шариками должно было бы оставаться таким же узким, как и в нынешних… Тогда ампольеты можно было бы переворачивать не каждые полчаса, а каждый час…
А вот уже сто лет или даже больше на кораблях пользуются этими песочными часами… И делается это, вероятно, для того, чтобы и вахтенный, и дежурный по кораблю, и рулевой, и этот паренек в корзине, марсовой, каждые полчаса были начеку.
Марсовой был начеку.
– Эй ты, вахтенный, спишь, что ли? – крикнул он сверху.
– Ты только не спи! – сердито отозвался Франческо. – Тебе-то сверху виднее, но уже и я понимаю, что гроза прошла стороной.
– Да, как будто прошла, – откликнулся марсовой, успокоившись…
И вдруг заорал изо всех сил:
– Сеньор пилот, сеньор пилот! Судно без огней впереди нас и судно без огней позади!
– Руппи, – негромко окликнул Франческо пилот, – я сейчас не могу оставить руль… Бить в колокол не следует. Скажи боцману, что свистать всех наверх тоже не надо. Ступай поскорее в среднюю. Да зайди на бак и постарайся добудиться Северянина… В средней предупреди боцмана, а он уж будет знать, что делать… Сеньориту пускай ни в коем случае не тревожат! Рвануть, что ли, вперед и раздавить эту скорлупку?
«Почему? Возможно, они ничего плохого не замышляют!» – подумал Франческо, но промолчал. Он – матрос Руппи, а говорит с ним его начальник – сеньор пилот.
Побывав уже на баке и подымаясь на ют, Франческо расслышал:
– Эй вы, там! Почему без огней? Почему без флага? – кричал пилот. – Хотите, чтобы мы потопили вас? Вывесили бы бабью юбку, если своего флага у вас нет!
Выкрикивал все это пилот, вероятно, для того только, чтобы сорвать злость: на суденышке впереди, конечно, не могли его услышать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41