И вот, вбежав на цыпочках в комнатушку Пильской, я обняла ее, расцеловала и, растолковав, что у мамы с тетей непременно будет разговор обо мне, прокралась в темную гардеробную и приложила ухо к двери.
Они в самом деле заговорили обо мне. Сначала послышался тетин голос.
— Ты ведь знаешь,— начала она,— женщины в нашем роду очень рано созревают. Пора подумать о будущем Серафины. В этом злополучном пансионе она просветилась сверх всякой меры. Из ее слов и по глазам видно, что она жаждет блистать в свете, развлекаться, ей не терпится, что называется, наслаждаться жизнью. Надо ее замуж выдать, и чем скорей, тем лучше. Ты говорила, у ее отца матримониальные планы... Смотри, как бы он не опередил тебя...
У меня бешено колотилось сердце. На минуту водворилось молчание. Слышно было, как мама вздохнула.
— Не стану скрывать от тебя...— после небольшой паузы сказала она.— Серафина ничего еще не знает. Во
Львов я ездила с целью забрать ее из пансиона, хотя ей этого не сказала. Зачем будоражить девочку прежде времени? Так вот, наш добрый гений — дорогой, неоценимый барон... он любит Серафину, как родную дочь...
Тетя кашлянула. Наступило минутное молчание.
— Ты, верно, слыхала о молодом владельце Гербурто-ва, Заборова и многих угодий,— продолжала мама.
— Слышала мельком.— Тетя понизила голос.— Но он, говорят, не в своем уме...
— Неправда! Злоязычный поклеп! — перебила ее мама.— Выглядит он, правда, по причине слабого здоровья не очень авантажно. В детстве у него был небольшой горбик, но в заграничной лечебнице ему спину выпрямили, и теперь он ничем не отличается от прочих молодых людей. Осанка правильная, наружность приятная, хотя он бледноват немного. Умом ой не блещет и для своих двадцати с лишним лет чересчур простодушен, но у него хорошие манеры, несколько миллионов капитала, имя знатное, и для такой егозы, как Серафина, он самый подходящий муж.
Барон уже переговорил с его дядей. Тот спешно хочет его женить, чтобы род не прекратился. Наши глупые барышни не оценили его, потому и отвергают... Им писаных красавцев подавай, а он, как я уже говорила тебе, очень наивен... Барон уговорился с его дядей, что они приедут в Карлсбад. И там как бы случайно познакомятся с Сера-финой. Юноша, несмотря на слабое здоровье, (Time complexion tres amoureuse l и, конечно, не устоит перед Сера-финой. А я велю ей быть благоразумной. Я считаю это дело решенным.
Тетя молчала.
— Ну что ты об этом думаешь?
— Не знаю, что и сказать тебе. Вряд ли он понравится Серафине. По слухам, наружность у него несколько... необычная. На один глаз он слеп, а другим едва видит.
— Это тоже вранье! — перебила мама.— Он попросту близорук, как и многие другие, вдобавок у него слабое здоровье и цвет лица неважный. Зато он добрый, славный юноша. И по-французски говорит очень бегло... Конечно, в обществе он не блистает... не светский лев. Но на что нам львы? — прибавила она.— Чтобы терзать нас... Краснобаи, вроде моего, с которым невозможно жить вместе, или умники, как твой, который шпионит за тобой и житья тебе не дает.
1 очень влюбчив (фр.)*
— Серафина молода и красива, а этот урод...
Они засмеялись и перешли на шепот. Должно быть, мама убедила тетю, потому что та больше не возражала.
Я собралась уже уходить — у меня голова шла кругом от всего услышанного,— но тут опять послышался тетин голос:
— За откровенность отплачу тебе тем же. Новость эту привез ротмистр, но мне не хотелось тебя огорчать. Противный волокита, голову готова дать на отсечение, он уже заранее, на всякий случай заигрывает с Серафиной... Ох, уж эти мужчины!.. Веришь ли, я узнала, он изменяет мне с актеркой во Львове. Знаю и все-таки не могу плюнуть ему в физиономию и расстаться с ним!
— Прости, ты хотела сообщить новость...
— Да, это было, так сказать, лирическое отступление,— со вздохом заметила тетя.— Так вот, во Львове ходят слухи, будто отец Серафины сватает ее шестидесятилетнему генералу фон Штален. Ты, наверно, о нем слыхала: богач, пользуется большим влиянием при дворе, словом, человек известный. Надо тебе заметить, генерал не спутницу жизни себе ищет, а молодую, красивую особу, умеющую вести себя в обществе, для представительства, для карьеры. При дворе с помощью женщины многого можно достигнуть... Понимаешь?..
— Негодяй! — вскричала мама.— Это вполне в его духе. Готов родную дочь продать... В его представлении, тут нет ничего предосудительного, напротив, он считает, что таким образом она получит доступ в высший свет, удостоится монаршей милости! Но я не позволю ему compter sans son hote l. В Карлсбаде мы обручим Серафину.
— Ротмистр говорит: генерал с отцом Серафины тоже собираются в Карлсбад. Видишь ли, мне случалось встречать генерала в обществе, конечно, каков он a huis clos2, судить не берусь, но на людях — нарумяненный, набеленный, напомаженный, в парике, в корсете, со вставными зубами и подложенной ватой грудью он выглядит не старше пятидесяти лет. К тому же он остроумен, любезен, умеет обходиться с женщинами. Такой понравится Серафине скорей, чем придурковатый Оскар.
— А я на что? — заметила мама.
Они заговорили тише. Потрясенная открывшейся мне
1 соваться не в свое дело (фр.).
2 за закрытой дверью (фр.).
тайной, не помня себя от возмущения, я бросилась к себе в комнату и упала на кровать,— от волнения у меня сердце чуть не выскочило из груди.
8 мая
Вчера у меня так дрожали руки, что я едва могла писать. Всю ночь не смыкала я глаз, думая, как быть. Поистине само провидение, ангел-хранитель надоумили меня подслушать под дверью и узнать заранее, какая мне уготована участь.
Утром я вышла в гостиную, стараясь казаться спокойной, но мне это не удалось. Тетя нашла, что у меня печальный и томный вид, и приписала это вчерашнему скандалу! Господи, до ротмистра ли мне, когда я стою перед выбором между шестидесятилетним стариком и молокососом-идиотом. Что он идиот, сомнений нет! Из маминых слов следует, будто это доброе, болезненное создание, но она из великодушия выставляет его в выгодном свете. Людская молва гласит о нем иное. Хорошенькое дело, иметь мужа-калеку, вызывающего отвращение...
Старый муж, конечно, тоже не подарок судьбы, но старость — его печаль, а не моя. Какое мне дело до этого? Он представит меня ко двору, введет в высшее общество, и передо мной откроется достойное поприще. Это я понимаю! А идиот, которого придется прятать от посторонних глаз, пока он не отправится на тот свет...
Только этого недоставало! Плакать хочется, волнение теснит грудь... Я зла на весь мир!
После обеда я вышла в сад. Там уже прогуливалась мисс Дженни, и мне велено было к ней присоединиться. Но, признаться, я сделала все возможное, чтобы избежать этой встречи.
Гляжу, за забором, в поле — сиятельный управляющий с землемерным прибором. Медная трубка, не то линейка, так поглотила его внимание, что он и не заметил бы меня, если бы я не кашлянула. Тогда он повернул голову в мою сторону и поклонился. Думаю, он рад был бы убежать, да тренога удерживала его на месте. Тогда я решила помучить его.
— Добрый вечер!
— Добрый вечер,— сказал он и замолчал, опять приставив глаз не то к трубке, не то к линейке.
— Что это вы делаете? — спрашиваю.
— Поле замеряю,— говорит.
— Наверно, скучное занятие?
— Напротив, интересное.
— Этим заниматься вам нравится больше, чем бывать в обществе?
— Во всяком случае, не меньше.
Снова наступило молчание. Он что-то чертил на бумаге, а я продолжала стоять. Он поднял голову, я улыбнулась, тогда на лице его изобразился испуг, и он стал похож на черепаху, готовую спрятаться под панцирь.
Честно говоря, я вела себя как горничная, которая любезничает с конторщиком. При воспоминании об этой сцене мне становится стыдно.
— Я вижу, вы рисуете,— заметила я, не зная, что сказать.— Уж не узоры ли?
Он посмотрел на меня и вдруг весело, непринужденно рассмеялся.
— Нет,— говорит.— Узоры рисовать я не мастер. Карты, чертежи еще куда ни шло, и то получается не слишком хорошо.
Сказал и снова погрузился в работу, а я чуть со стыда не сгорела. Мне бы надо уйти, но оставлять поле боя посрамленной, приниженной — нет, ни за что!
— Вы, верно, скучаете в деревне?
— Нисколько, мне такая жизнь привычна,— ответил он, не поднимая головы, словно хотел от меня отделаться.
— Я подумала: может, вы хотите воспользоваться книжками из нашей библиотеки? — поторопилась объяснить я.
Он из вежливости посмотрел на меня, но так непочтительно, насмешливо улыбнулся, словно кнутом полоснул. Я вскинула на него глаза и убежала.
20 мая
В последние дни нет никакого желания браться за перо. Если бы я не дала себе слово, то совсем распростилась бы со своим поверенным, которому мне нечего поверять... Скука смертная! Отъезд назначен на июнь. Я считаю дни... на пальцах, по календарю, зеваю и предаюсь раздумьям, кого предпочесть: старика или идиота, идиота или старика? Ну и задали мне задачу! Впрочем, там видно будет. И тот и другой даст мне то, без чего я не мыслю себе жизни: экипажи, деньги, драгоценности, положение в обществе. Вот увижу их и брошу жребий.
Оба будут в Карлсбаде. Пильская, не зная, что я подслушала разговор мамы с тетей, проговорилась мне про Оскара. Ей все известно. Она —- тайная мамина советчица, но сама мама молчит, ни словечка не промолвила. Всеведущая Пильская на все лады расхваливает Оскара. Она как-то видела его в костеле и находит, что он выглядит вполне благопристойно; только худ и бледен и с палкой ходит. Говоря это, она так и буравила меня взглядом, но я выслушала ее с безразличным видом.
Начав говорить, она, по своему обыкновению, уже не могла остановиться и выложила все, что знала, о нем, о его родителях, которые поженились, когда отец его был опасно болен. О том, каких усилий стоило бездетному дяде спасти Оскара от смерти, выходить последний отпрыск знатного рода.
— Никто не знает вас, барышня, лучше меня, даже родная мать,— продолжала она.— Клянусь здоровьем, вы обретете с ним счастье, он во всем будет вам повиноваться.
Ничто не укроется от гадкой этой шпионки! Помолчав немного, она глянула на меня своими кошачьими глазами и, понизив голос, прибавила:
— А надоест хворый муж, ее сиятельство графиня найдет себе агронома... вроде того, что за садом поле мерил...
Значит, мерзавка пряталась где-нибудь поблизости и все видела и слышала. Мне стало стыдно, я хотела рассердиться на нее, но чего бы я этим достигла?
— Милая барышня,— продолжала она,— послушайте, что я вам скажу. Хотя весь свой век я провела в гардеробной, но жизнь знаю получше тех, кто в гостиной сидят. Остерегайтесь таких людей, как тот, с кем вы вздумали завести интрижку. Завсегдатаи гостиных почти все — ветреники и волокиты, с ними можно сойтись и расстаться, вскружить голову и бросить. Этим вертопрахам все нипочем. А с голяками, что на пирах не бывали да горе и нужду хлебнули, надо быть поосторожней. Они, коли полюбят, способны и себя убить и предмет своей страсти.
Тут она начала рассказывать разные истории, но я не намерена их записывать.
21 мая
Получила письмо от Юзи. Она обещалась мне писать, но я ничего особенно интересного от ее писем не ждала, зная, что их предварительно просматривает Ропецкая. К счастью, они ходят гулять мимо почтового ящика. И Юзя так изловчилась опустить письмо, что даже Ропецкая не углядела, хотя глаза у нее и смотрят в разные стороны.
Каким ребячеством представляется мне теперь все это с позиций (любимое словечко блаженной памяти учителя истории) эмансипированной барышни. Юзя пишет: Вольфганг (так зовут влюбленного гусара) клянется в верности до гроба и готов ждать хоть пятьдесят лет, лишь бы «сердце его было вознаграждено»,— так выразилась Юзя по-французски.
У гусара ни кола, ни двора. Все его достояние: патронташ, доломан да усы, а в будущем надежда на чин повыше. Юзин отец чиновник, и они живут на его жалование. Не понимаю, как они могут помышлять о женитьбе! Что до меня, я на этот счет (конечно, не без влияния мамы и тети) придерживаюсь иных взглядов. И Юзя, хотя и старше меня годами, по сравнению со мной совершеннейший ребенок.
«Стоит мне только захотеть,— пишет она,— и он готов похитить меня и бежать со мной в Венгрию или Америку...» Ну, а там что станут они делать, на что жить?
Если я выскажу Юзе в письме свое мнение, она обидится. Антося тоже переписывается с учителем музыки. К этому давно дело шло. Этот музыкант для отвода глаз любезничает с Ропецкой, а сам пялится на Антосю. Но их роман тоже ни к чему не приведет. Боже мой, сколько неразделенных чувств, неоправдавшихся надежд, а мы, девицы, такие легковерные, экзальтированные...
Но ко мне это не относится. Я дала себе слово (и сдержу его, чего бы мне это ни стоило), что даже не взгляну на агронома. Он думает, я еще маленькая, и я ему этого не прощу. Вот бы отомстить ему... Как знать, может, доведется когда-нибудь встретиться с ним? Chi lo sa? l
25 мая
В последние дни у нас перебывало столько гостей, что не до дневника было. Кроме барона, ротмистра (он боится посмотреть на меня, даже когда в комнате никого нет, хотя я чувствую, как ему этого хочется; у тети глаза безусловно красивые, но в уголках, увы, уже морщины), агронома (я на него ни разу не взглянула), то есть кроме тех, кто бывает у нас обычно, приезжал камергер (при нем барон был мрачнее тучи), наведывался докучливый дядюшка, нанесли визит братья Свежинские. Мама считает! старший имеет на меня виды.
Он и вправду несколько раз с робостью приближался, подсаживался ко мне. Но прежде всего надо разузнать: он располагает и сумеет ли меня обеспечить.
1 Как знать? (иг.)
Наружность у него приятная и манеры хорошие, но, по словам тети,— а ей это доподлинно известно,— каждый из братьев получит по пятьдесят тысяч гульденов. А это сущий пустяк, мелочь...
Сулимов достанется мне как единственной наследнице, вот они и рассчитывают расплатиться хотя бы с частью долгов и зажить припеваючи. Благодарю покорно! Меня нисколько не прельщает сельская идиллия! От сырости я чихаю, молоко терпеть не могу, а хлеб домашней выпечки мне в горло не лезет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15