VadikV


6
Виктор Дмитриевич Колуп
аев: «Молчание»


Виктор Дмитриевич Колупаев
Молчание

Рассказы Ц



Аннотация

Мыследел, художник и скульптор
одновременно, создает картины в своем воображении, затем останавливает
их и только потом запечатлевает в камне. У мыследелов есть своя клятва, ко
торую никогда не следует нарушать.

Виктор Колупаев

Молчание

Мне нужно было увидеть их обоих. Я ходил по городу и ждал, что вот они сейча
с появятся передо мной на шумной и огромной площади или аллее космолетчи
ков. Но они не появлялись. И тогда я садился на свободную скамью в тени дер
евьев, доставал сигарету и снова ждал. Иногда мне вроде бы удавалось на мг
новение увидеть их. Площадь замолкала, торжественно, чутко, радостно, как
при долгожданной встрече, и чуть грустно, как при расставании.
Они стояли на возвышении, видные всем издалека. Два космолетчика, парень
и девушка. В сверкающих легких и изящных доспехах-скафандрах. Они были мо
лоды, сильны и счастливы. Они уходили в далекий космос на двух красавцах к
ораблях. Он должен был вести «Мысль», она Ц «Нежность». И вот они стояли п
ередо мной и перед тысячами людей, намного возвышаясь над всеми, положив
руки на плечи друг другу и широкими взмахами приветствуя всех, кто собра
лся вокруг. Они были героями. Это чувствовали и они сами, и все другие. Это ч
увствовал и я и страшно завидовал им. Они еще не взошли на борт своих кораб
лей, но слава уже несла их на своих стремительных крыльях.
Забрала их шлемов были подняты, и даже отсюда, где сидел я, можно было разл
ичить их счастливые улыбки." Такими они и запомнились всем. Наверное, это б
ыла вершина их счастья. Всеобщая любовь и всеобщее уважение.
Видение исчезло. И люди снова шли по своим делам, и шумела площадь, и нещад
но палило июльское солнце, а я вынужден был признавать, что что-то еще не д
одумал, не дочувствовал, и начинал искать ошибку, но не находил. Так проход
или дни, а у меня все еще ничего не получалось, и ничьи советы мне не помога
ли, потому что я, наверное, закуклился в своих мыслях, и все внешнее отскак
ивало от меня, как от стенки горох.
Ц Ты хоть изучил их биографии? Ц спрашивал меня Островой, июльский руко
водитель нашей мастерской.
Ц Изучаю, Ц отвечал я. Ц Хотя их биографии знают все.
Ц Да, но лучше почувствуй хоть одно их мгновение.
Ц Я уже пытался. Сегодня, например.
Ц Ну и что?
Ц Они стояли на площади и приветственно махали всем руками.
Ц Приветственно, Ц пробормотал Островой. Ц Ты так решил? А что за чувст
ва переполняли их?
Ц Счастье, Ц ответил я, Ц восторг, радость.
Островой грустно покачал своей лысой головой на тонкой шее. И ничего не с
казал мне больше. Наверное, говорить со мной было бесполезно. Я не обиделс
я. Менее всего, как мне искренне казалось, были нужны мне всякие советы, на
ставления и подталкивания.
Я снова шел бродить по паркам, площадям и скверам и все думал, почему мне у
далось удержать ту картину на площади лишь мгновение? Ведь все было крас
иво, празднично, радостно. Нет, ошибка еще путалась где-то во мне. И просто в
олевым усилием мне было не поднять ее из подсознания.
Я вышел на проспект, по которому они ехали на космодром, когда вокруг стоя
ли тысячные толпы, и миллионы роз падали на асфальт перед ними, и все вокру
г кричали что-то приветственное, ласковое, радостное, героическое. Все бы
ли празднично разнаряжены, и настроение у всех было праздничное.
Остановившись на углу, я попробовал все это себе представить. И мне удало
сь. Удалось! Правда, всего лишь на одно мгновение, как и тогда, на площади.
Ну какой я к черту мыследел! Ведь у меня же ничего не получается!
На ближайшей стоянке я вызвал авиетку и полетел на космодром. В нагрудно
м кармане у меня был каплевидный ультразвуковой пропуск, и поэтому перед
о мной открывались все двери. Я мог проникать в святая святых этого огром
ного космодрома. Но сначала я просто побродил по залу ожидания с его парк
ами, с его солнечным прямолинейным пространством и с его уже чуть не земн
ым временем. Люди встречали и провожали друг друга. Стройные табунчики д
етей под водительством строгих взрослых смешно шествовали к посадочны
м площадкам, уже предвкушая себе приключения в песках Марса. Командирова
нные и художники, туристы и неопытные отпускники двигались вокруг меня,
точно зная, что им предстоит делать. Одежды модниц причудливо менялись н
а ходу, обдавая встречных сиянием переливающихся цветов радуги. Роботы-
мороженщики, доверху наполненные сластями, мороженым и бутылочками с то
низирующими напитками, бесшумно носились по залу, подчиняясь мысленным
желаниям людей. Направленные узкие пучки звуковых колебаний сопровожд
али любителей музыки.
Я вышел на смотровую площадь, с которой люди уже казались смешными черто
чками. И здесь кое-где сидели провожающие. И тот, кто хотел, видел перед соб
ой лицо или всю фигуру отъезжающего человека и мог с ним говорить, пока лю
ки корабля не закрывались наглухо. А сами корабли стройными стрелами про
нзали золотисто-голубой воздух космодрома и чуть покачивались в струях
разогретого воздуха. И время от времени какая-нибудь из этих стрел срыва
лась с места и стремительно, с легким свистом исчезала в зените, словно ра
створялась в солнечных лучах. И тогда кто-нибудь из провожающих медленн
о вставал и шел к выходу.
Я обратил внимание на лица этих людей. За секунду до чьего-то отлета они б
ыли радостны и бодры, а теперь грустны и замкнуты. И тогда я понял, что эта г
русть и замкнутость присутствовала на их лицах и во время разговора, тол
ько она тщательно, хотя и ненарочно, скрывалась.
Меня это заинтересовало, как чуть отдернувшийся край завесы какой-то та
йны. А впрочем, подумал я, что же тут особенного: люди провожают своих близ
ких, и им грустно. Все правильно.
Забравшись повыше, где было пусто, я снова представил себе момент _их_ отле
та. Вот они стоят на подъемниках своих кораблей. А тысячи людей на этой смо
тровой площади и еще десятки и сотни тысяч на ближайших холмах, и еще милл
ионы у телевизоров приветственно машут им руками… Фу, черт! Далось мне эт
о «приветственно». С этим «приветственно» я не мог удержать картину и на
мгновение. Впрочем, эта картина мне и не была нужна. Ко в ней все-таки что-т
о было, что так неуловимо ускользало от меня, без чего я не смог бы сделать
главного.
Люди тогда провожали своих близких. Я сосредоточился. Картина получилас
ь, я удержал ее. Но это были не сотни тысяч провожающих. Сначала я увидел де
вушку, стройную, в переливающемся розовыми оттенками платье. Она была оч
ень красива, и она плакала. Она сама не замечала этого. Но почему? Кого ей жа
леть? Себя? Этих двух? Я думал снова и снова. И лицо девушки надвинулось на м
еня, остались лишь два больших черных, широко открытых глаза. И в уголках к
аждого Ц слезы. Я смотрел в эти глаза и начинал что-то чувствовать. Я, каже
тся, понимал ее. Она смотрела на этих двоих, которые любили друг друга. И он
а любила. Сейчас она была той девушкой, которая улетала на «Нежности». И лю
бовь, и нежность, и горе были в ее глазах, в ее взгляде, в ее слезах. Это прово
жали ее. Пусть на мгновение, но и навсегда, надолго. От этого мира, в котором
прожиты первые двадцать лет, от этих людей, чувств, улыбок, ласковых взгля
дов, пустячных разговоров. А что будет там, впереди? Все время был порыв, ст
расть, стремление вперед, в поиск, в неизвестность, и вот теперь на мгновен
ие боль и горе, что все прошлое остается здесь и через несколько минут с уж
асающей скоростью останется позади.
Все-таки я приблизился к чему-то.
Я чуть сдвинул картину. Передо мной был парень. Он держал за руку ту девушк
у, в огромных глазах которой были слезы. Их руки застыли в каком-то неесте
ственном напряжении, и я боялся, что он сломает хрупкие пальцы девушки… Т
олько ни он, ни она этого не замечали. Я развернул лицо этого парня, так что
он теперь смотрел на меня. Да… Конечно… Он провожал самого себя. И лицо у н
его было смелое, чуть жесткое внешне, решительное. В нем не было колебаний
, только чуть заметное «прощайте!»… Я сдвинул картину еще, все так же крупн
ым планом. Женщина… Она провожает своего ребенка. И гордость в ее лице, и н
еистребимое желание вернуть все назад, не прощаться, прижать его к груди
и никуда, никуда не пускать больше, никогда.
Картина сдвигается вправо, влево, вверх, вниз… Мальчишки с разинутыми от
загадочного и удивительного ртами. Это они сейчас уйдут в зенит на «Мысл
и». Восторг и страх! Старик, женщина, девчонка, мужчина, девушка и еще, еще. Л
ица, фигуры и души, души людей, раскрытые сейчас тем двоим, которые стоят н
а подъемниках «Мысли» и «Нежности».
Ну что же, я, кажется, понял, пусть чуть-чуть, тех, кто провожал _их_. И мысленн
о создал теперь общую картину. Это удалось с трудом, но все же удалось. Сты
дно стало за «приветственные» взмахи руками. Ну да! Люди, конечно, махали _
им_ руками, но каждый по-своему, с радостью, с болью, с нежностью. Одни были с
о слезами на глазах, как та девушка с огромными черными глазами, другие чт
о-то кричали, смеялись, улыбались, смотрели сурово и сдержанно, кто-то под
прыгивал, кто-то спокойно доедал мороженое или непослушными пальцами те
ребил воротничок рубашки.
И невозможно было мыслью удержать эту картину, силы моей и воли было слиш
ком мало. Я бы разорвался на тысячи частей; если бы попробовал продолжать
удерживать ее своим сознанием. Да это теперь уже и не нужно было мне.
Я понял, что каждый в этой толпе был самим собой и еще одним из _них_. Я рассл
абился, и картина ускользнула. Ну и хорошо! Они меня уже многому научили. Я
приблизился к решению своей задачи и устал. Я сидел, откинув голову на спи
нку кресла, и ни о чем не думал… Стрелы кораблей устремлялись в зенит, кто-
то из людей улетал, оставляя частицу своей души на Земле в тех, кто оставал
ся. И кто-то оставался, отдавая себя космосу, который он, быть может, и никог
да не увидит.
Прошел час. Ну что ж. Надо продолжать работу. Я вызвал картину их кораблей,
потом приблизил ее к себе и сделал так, что лица двух космолетчиков сблиз
ились. Они улыбались. Потом она украдкой взглянула на него. На моей картин
е это получилось неудачно. Ведь тогда они стояли на расстоянии ста метро
в друг от друга. Ее взгляд и был направлен туда, к «Мысли», и поэтому прошел
сквозь него. Секунду длилось это, и картина смазалась, растаяла.
Нет, я еще не понял их. Я ужаснулся. А вдруг никогда и не пойму! Я встал и поше
л вниз, потом долго бродил по всяким службам космодрома. Двери комнат и за
лов открывались передо мной, но двери душ _тех_ двоих оставались закрытым
и.
Много ли я знал о них? Посещение библиотек, встречи с людьми, которые их зн
али, просмотр кинолент. Всему этому я отдал много времени. Я знал почти каж
дый час их жизни. Они всегда были на виду. Во всяком случае, начиная со школ
ы космолетчиков и кончая отлетом с Земли.
Я не помню момента, когда они улетали. Мне тогда было всего несколько меся
цев. Но, может быть, именно поэтому я и взялся за эту скульптуру, потому что
был уверен, что смогу все увидеть своими глазами, без предубеждения. И все
-таки я сбился. Эти «приветственные» взмахи рук, эта гордость, радость, сч
астье и даже зависть. Все это оказалось лишь верхним слоем, позолоченным
и поэтому неглубоким и неглавным.
Они учились в одном классе. Потом они поступили в одну школу космолетчик
ов. И там, на третьем году обучения, им предложили полет в Дальний Космос. П
ервый полет человека в Дальний Космос. Они были абсолютно психологическ
и совместимы. Это поразило ученых и вселило в них уверенность, что полет з
акончится благополучно.
Потом их начали готовить. Месяцы и годы, расписанные по минутам. Даже редк
ие часы отдыха были тщательно продуманы учеными. Каждый шаг их был запис
ан в протоколах и актах. Конечно, это делалось незаметно, ненавязчиво, нео
бидно. Вряд ли они сами знали это. Разве что чувствовали.
Я уже давно понял, что они любили друг друга. Но разве можно было из этого в
ывести, что они должны были лететь с радостью? Ведь они должны были лететь
на разных кораблях и никогда не встречаться вплоть до посадки на планете
Сиреневой звезды. Правда, у них была постоянная видео Ц и звукосвязь… Ил
и они хотели когда-нибудь побыть одни, после стольких месяцев разлуки, на
ходясь почти рядом.
Стоп… Вот что пришло мне в голову. Они никогда не были одни. Что-то в этом за
ключалось… Да. В записях распорядка их действий и поступков был один про
бел. Всего на несколько часов, когда им удалось запутать, отвлечь опекуно
в. Это было… было… Да, я знал, где это примерно было.
И снова я вызвал авиетку и полетел на заросший ивняком берег таежной реч
ушки. А там я долго стоял над водой, крепко держась за гибкий ствол куста…

Они не вернулись на Землю. В этом был какой-то абсурд. Это было невозможны
м, нечестным, дурацким. Я даже не мог придумать этому слов. Их корабли нашл
и в тысяче световых лет от Земли. Они не дошли до своей цели. «Нежность» бы
ла изуродована неведомой ужасной силой. И _она_ была мертва. «Мысль» была и
зуродована меньше. А _его_ на корабле не нашли. _Он_ вышел спасать _ее_ и не вер
нулся.
Они были первыми, и им необходимо было поставить памятник, созданием кот
орого я и занимался.
Я стоял над рекой и думал. Почему я все время хотел запечатлеть вершину их
славы, их почитания? Не потому ли я не могу удержать мыслью эти картины даж
е на мгновение? Значит, не это было главным в них. Не подвиг, не слава. Это во
обще поверхностное выражение поступков и стремлений человека.
С площадями и аллеями космолетчиков я покончил навсегда. Там они не согл
асятся стоять.
Вот здесь, где-то рядом, они были вместе. Сказал ли он ей, что любит ее?
1 2