Но я
успокаивал себя: "Иван благоразумный человек!" Однако я вслушивался в его
голос настороженно и отвечал медленно, вкрадчиво анализируя свои слова.
- Слушай, Сереж, - говорил Иван, - если тебя вдруг позвонит Корщиков
и будет предлагать коврик, то ты ни в коем случае не покупай его!
- А почему? - спросил я.
- Тебе надо отходить от них! - сказал мой учитель.
- От кого? - спросил покорно я.
- От Корщикова и от Ани, понятно? - внушительно определил Иван.
- Да... А почему? - не сопротивляясь, все так же покорно спросил я.
- Об этом потом, при встрече! - утвердил учитель.
- Хорошо, - согласился я.
- Ну пока, - попрощался Иван и повесил трубку.
Я тоже положил трубку и посмотрел на Вику, и улыбнулся ей, а сам
подумал: "Я не успел спросить, что за коврик?.."
- Давай пить чай, - сказал я Вике.
- Что-то не так? Зачем он звонил? - спросила она.
- Не обращай внимания, - это с работы. А на работе, сама понимаешь,
всегда каждый день какая-нибудь кутерьма!
И тут я вспомнил еще и о пропавшем магнитофоне, но сразу же
отмахнулся от этой вчерашней, тяжеловесной мрачности...
Мы с Викой сидели друг возле друга, и пили чай, и переглядывались.
Жила Вика скромно. Ничего особенного, дорогого, как и лишнего в ее
комнатах не находилось.
В одном углу в комнате стоял на тумбочке с отпиленными ножками
черно-белый телевизор "Крым", в другом углу висела икона, под ней горела
лампадка, в противоположном углу несколько книжных полок, поставленных
прямо на пол друг на дружку, в последнем углу на стуле чернел телефонный
аппарат, а посредине комнаты - два старых кресла и невысокий стол.
В соседней комнате находились две кровати: одна большая, деревянная,
а другая маленькая, детская, тоже деревянная; был там еще шифоньер и
трельяж...
Странное дело, но сегодня я начал видеть Вику по-иному. Я сидел и пил
горячий чай, и во мне просыпался художник. Я словно отделился от того, что
видел раньше, и заново созерцал Вику. Я старался не мешать Вике быть или
объявиться в моих мыслях такой, какая она была высвечена этими молчаливыми
мгновениями чаепития. И я видел Вику заново: осмысленные карие глаза,
отточенная фигура, мягкие, невесомые жесты, милый овал лица, цветение и
магнетизм аромата вокруг нее, а эти губы, а волосы, спадающие на плечи,
всегда будто тают у меня в руках...
- Мы по соседству жили и любили. Мои ладони бережно так плыли у
девочки по трепетной груди. И тайна ожидала впереди... - невесомо и сладко
продекламировал я.
Вика встала с кресла, поставила свою чашку с недопитым чаем на стол,
подошла ко мне, села на колени, и обняла меня за шею, и тихо попросила:
- Прочти мне еще что-нибудь... - и она, как малыш, прильнула ко мне
всем своим телом.
- Я прочту тебе "Лунную балладу", - задумчиво сказал я, немного
помолчал и, вздохнув, заговорил: "Я шел. Светил мне серп Луны. К себе
любовь - колдунья звала. Я усмехнулся. Предрекала: "Пути настанут
солоны..." Бросал я вызовы годам, все шла колдунья по пятам. Луна росла и
шаром стала. И шаг замедлил я, устало, и осмотрелся в первый раз: колдуньи
лик меня потряс! Обветрен я, она все та же, как мне в отместку молода, и
не влечет уж, как тогда... "Ты шаг за шагом шел от жизни, - она сказала в
укоризне. - Ты усмехнулся, был невежда, теперь тебе - одна надежда!.."
"Колдуньи облик дивно стих, в глазах ее иные толки. И только лунные
осколки сверкают серпиками в них... Теперь, в исходе полнолунья, - мне
солоно. Молчит колдунья..."
- Сережа, - прошептала Вика.
- Я здесь, Вика, - отозвался я.
- Я люблю твои волосы, - заговорила она, близко рассматривая меня. -
Я люблю твои карие глаза, я люблю твой курносый нос и ямочки на щеках,
когда ты смеешься, я люблю твое тело. Я вся пропахла тобою, Сережа,
Сереженька...
- Как долго мы рисовали друг друга, - прошептал я.
Сердцебиение времени истощало чувства. Мы оба устали, мой обновленный
взгляд скользнул по зеркалам трельяжа. Передышка... И снова сердцебиение
времени, и снова передышка, и теплота успокоения...
Когда я поднялся к себе в квартиру и только успел раздеться и зайти в
свою комнату, как тут же раздался телефонный звонок. Я быстро прошел в
прихожую и поднял трубку.
- Алло! - сказал я.
- Алло! - ответили мне. По голосу, по-моему, это был Корщиков.
- Саша? - спросил я, чтобы удостовериться в своем предположении.
- Да, Сережа, это я... - подтвердил Корщиков.
- Как там, во Дворце Здоровья? - поинтересовался я.
- Все хорошо, от Ани привет, - сообщил Корщиков.
- Спасибо, - поблагодарил я. - И ей тоже! Большой привет!
- Я передам, - сказал Саша, но вдруг: - Слушайте, Сережа, я вам потом
перезвоню, - заволновавшись, быстро заговорил он.
- Когда, Саша?! - крикнул я в трубку, потому что какой-то невнятный
шум, то ли шипение, будто вьюга, клочками начал прорываться в трубке, и
голос Корщикова тускнел - не разобрать, и пропал...
Я подождал пару минут у аппарата нового звонка, но и через десять
минут, когда я уже успел немного перекусить на кухне, телефонного сигнала
не последовало...
"Корщиков хотел предложить мне коврик! - подумал я. - Но ему что-то
помешало?.."
Тогда я, разуверившись в продолжении разговора, вернулся к себе в
комнату, достал из укрытия фотокопию Священной Книги Тота, поставил
пишущую машинку на стул возле дивана, удобно сел и продолжил печатать свой
"конспект-перевод", прислушиваясь к прихожей.

...Первая Тайна открывает нашему познающему началу главную основу о
происхождении Вселенной в результате возникновения Космической
Первопричины, которая обратилась к выявлению и рассмотрению собственных
атрибутов с целью определения себя для себя, самосозерцания. Эта
Божественная первооснова зеркально отражается в своем Вселенном
повиновении атрибутов (самой себе), и она трансформировалась таким образом
в движение, которое люди воспринимают как Триединое Божество Творящее. Эта
Триединость определятся формой Абсолютной троичности и выявляется в
Тернере Подвижном, который основывает следующий аспект - фундамент
Триединства начальных, первых трех Арканов.
К этой троичности человек может только лишь стремиться и постоянно,
неустанно приближаться, но не постичь таковую, как она есть на самом деле.
Человек стремится к абстракции, к отвлеченности, путем синтеза
частностей выходит на обобщение идеи, которые в феноменальном мире в
чистом виде замечены и выявлены быть не могут. Это происходит сознательно
и даже искусственно, то есть происходит - целенаправленно - разрыв всех
частных отношений данного атрибута. Здесь и возникает огромный архив всех
возможных возможностей, потенциалов. Эта работа увлекает человека до
высшей потенциальности приближения к Божеству, к объему Троичности, где в
определенный момент и наступает Вселенская грань Всеединства, после
пересечения которой человек уже не может, не в состоянии осознать сами
построения Тернера, потому что таковое уходит из его сознания,
растворяется в нем.
Все верования планеты имеют в своей основе Божественный Тернер.
Запечатлен он всегда целостным по сути, но в атрибутах своих. Эти атрибуты
возможно уместить, отштриховать в следующих трех системах:
1. Все возникает из вечности и возвращается обратно в таковую. Даже
секунды наблюдаются на циферблате времени, но они не отделимы от общего
временного объема.
2. Отец, мать, сын... То есть Активное, Пассивное и последствие
реализации их взаимоотношения.
3. Дух, Разум и Сила.
Итак, Аркан Первый говорит о Едином, Тернере Божественном. Он в
очередной фундаментальной основе своей трактует о Вселенском Волевом
импульсе, самопотоке. Таким образом, он возникает среди Первого и Третьего
Аркана Священной Книги Тота.
О мировом активном начале
Вселенская точка отсчета осознается человеком первенствующей основой
Активного Самоначала. Самостоятельность от наружного и оригинальность, как
любого отдельного атрибута, так и основы - сути всякого формирования, и
являет главный аспект теории о Первичности вообще. Любое данное
возникновение, существование матери, по сути ее находится прежде теории о
материи вообще.
Возникновение и сам исход возникновения есть формы материи;
появляясь, атрибуты регулируют в материи данную им частность,
обособленность; эта частность, обособленность и являет собой
возникновение, перевоплощает наружу Активным началом принадлежащей ей
силы, в долю личной сути в форме, которая ранее была лишь возможностью и
стала реально существовать теперь.
Через стройную классификацию и четкую систему взаимоотношений всех
Божественных Атрибутов познается Мировое Активное Начало.
Только отстранившись от непостижимого Целого, человек переходит к
познанию его Частных атрибутов.

Как только я поставил последнюю точку в третьем параграфе, как в
прихожей требовательно зазвонил телефон. Я метнулся к аппарату.
- Алло! - послышалось в трубке.
- Саша, вы? - тут же я уточнил.
- Да, да, это я!
- Что там произошло?
- А-а!.. Да это линия что-то закапризничала, а двушек у меня больше
не оказалось! - объяснил Корщиков.
- Ясно! - сказал я. - Вы о чем-то хотели со мной поговорить?
- Хотел, - подтвердил Корщиков. - Как бы нам встретиться? -
поинтересовался он.
- Ой, вы знаете, Саша, я в ближайшие две-три недели основательно
занят, - на ходу соврал я. - Если можно, то лучше по телефону.
- Жаль, - печально протянул Корщиков.
Я нагло обманывал его, без чувства стеснения, а он, верно, это ощущал
как-то... Разве я мог тогда предположить, что больше не буду разговаривать
с Корщиковым никогда... Впрочем...
- Я тут с одним товарищем изготавливаю коврики, своим, так сказать,
для энергетической балансировки тела, - пояснил Корщиков, а я уже понимал,
куда он клонит. - Коврик специальный, массажный, - говорил он.
- А что он из себя представляет? - спросил я, а сам подумал: "Значит,
Иван был прав!.."
- Квадрат из мягкой резины, где-то 30 на 40 сантиметров: с одной
стороны его подклеен толстый поролон, а с другой - густо (одна к одной)
наклеены рядами обычные конторские кнопки.
- Интересно, а как им пользоваться? - продолжал расспрашивать я,
анализируя на ходу свои вопросы, их тон.
- Два-три раза в день, от нескольких секунд до нескольких минут; на
нем желательно стоять на босу ногу. Это незаменимая среда в комплексе
энергетических занятий.
- Послушайте, Саша, можно немного отвлечься и задать вопрос иного
плана?
- Конечно, можно.
- Вот в той книге, что я отпечатал, - двадцать две тайны, так
сказать, теоретические, но там упоминается, что существуют еще и пятьдесят
шесть малых тайн, непосредственно реализационных, минорных по отношению к
двадцати двум мажорным, это верно?
- Да, это так... - подтвердил Корщиков.
- И можно рассчитывать, что их тоже удастся заполучить? - вкрадчиво
поинтересовался я.
- Будут и пятьдесят шесть, - коротко сказал Корщиков.
- А когда? - настаивал я.
- Будут, будут!
- Интересно, - сказал я, задумавшись.
- Сережа, так вы коврик купите себе? - спросил ненавязчиво Корщиков.
- А сколько он стоит?
- Недорого: пять рублей!
- Вы знаете, Саша, наверное куплю, но сейчас у меня туговато с
финансами. Вот разве что недельки через две-три...
- Жаль... - снова печально протянул Корщиков.
Я уже начал раздумывать. Я разрывался между установкой Ивана и
заманчивым обещанием Корщикова о пятидесяти шести арканах, а
следовательно, коврик лучше было бы купить. Но, все: "Решайся или не
решайся сразу!" - вспомнил я, и победила установка учителя.
- Нет. Раньше точно не смогу!
- Что же... - сказал Корщиков. - Если я не уеду за это время...
- А куда вы собираетесь ехать?..
- Хочу поработать с телом, восстановиться где-нибудь в хорошем лесном
крае, годика за два...
- Да, это здорово! - наигранно позавидовал я.
- В общем, Сережа, если надумаете купить, позвоните во Дворец.
- Хорошо, - согласился я.
- До свидания, - сказал Корщиков.
- Всего доброго, - я медленно положил трубку на аппарат.

НАПЛЫВ
Чем-то не тем занимаюсь я! Не так живу, не так думаю! Все хочу не
так! Думаю остановить свои мысли. Отстраниться от мира, очертить себя...
Хотя бы ненадолго это делать научиться!
Хорошо ли врать? Хорошо ли не врать? Как это все мне надоело! Все же
расслаблюсь, поплыву не сопротивляясь, но и не растворяясь...
Я отправился вместе с Викой и ее маленькой дочерью в гости к моему
давнишнему учителю по звездному искусству, Алексею Алексеевичу Михееву.
Михеев редко пребывал дома. В основном его можно было застать в
самодельной обсерватории, расположенной возле огромного кладбища на краю
города. Туда мы все и направились. Некогда я сам строил телескопы:
полировал зеркала, конструировал окуляры, помогал Михееву ремонтировать
его обсерваторию: красил ее высокий железный корпус, крепил множество
болтиков, сверлил дыры. Господи, как же это все давно было...
Михеев редко пребывал дома. В основном его можно было застать в
самодельной обсерватории, расположенной возле огромного кладбища на краю
города. Туда мы все и направились.
Некогда я сам строил телескопы: полировал зеркала, конструировал
окуляры, помогал Михееву ремонтировать его обсерваторию: красил ее высокий
железный корпус, крепил множество болтков, сверлил дыры.
Господи, как же это все давно было...
Михеев встретил меня с радостью. Разговорились. Он сетовал на свои
беды, рассказал историю с ворами-негодяями, что искорежили дверь в
обсерваторию, но не проникли внутрь, совсем недавно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65